Голос, призывавший Льва Борисовича к непонятным действиям среди ночи, слава богу, не имел никакого сходства с будильником. Из бурильной же установки будильника следовало, что спать Льву Борисовичу можно было дальше хоть целую вечность.
Кот, мурча, взгромоздился снова на колени, жмурясь, согревая тяжелым брюхом, уложившись поверх подобием кирпича, не давая Птичкину шевельнуться. Кот, известно, сила потусторонняя, тьму прозрящая, сила нечистая, потому кот всегда умывается. Птичкин даже читал в каких-то статьях, что коты во сне душат весом своим стариков и младенцев.
– Сгинь! – велел он коту, но кот мурчал, точил мохнатые лапы о пододеяльник, и Птичкину было слышно в темной ночи, как – цык-цык, цык-чмок – вонзаются в ткань с цветочками кошачьи когти.
С трудом колени согнув, Лев Борисович образовал из них вершину пододеяльную, после чего животное возвысилось над хозяином неподвижной мурчащей глыбой. После Птичкин наклонил синхронно колени свои, кот пал, свернулся где-то под сердцем и опять смотрел на Птичкина желтым глазом. Ощущение было противное, точно кот караулит, точно только и ждет, что Птичкин уснет, даже вот и фамилия у Птичкина относительно кота какая-то беззащитная… Однако мысль эту Лев Борисович недодумал.
Стало тихо. Ночь была зимняя, лунная, колдовская. Звезды острыми морозными стразами по узорам роз из чистого оконного хрусталя рассыпал Господь в царстве вечном. Лев Борисович успокоился, на подушке помягче устроился, подтянул одеяло повыше, выдернув угол из-под кота, и закрыл глаза снова.
«Встань и иди!!!» – заорал на Птичкина голос, да так, что несчастный не выдержал и, отбросив одеяла укрытие, ошалело моргая, вскочил.
Он стоял, озираясь глазами безумными, посередь черной комнаты в темноте. Голос стих, и куда звал он Птичкина, пусть останется неизвестным. Однако, немыслимыми усилиями преодолевая сна притяжение, в полной тьме пробрался Лев Борисович Птичкин от ложа удобного к письменному столу. Среди ночи вспыхнула настольная лампа.
Написав, почувствовал Птичкин облегчение необычайное, легкость, будто только что высказал нечто самое главное, совершил открытие невероятное, только для этого открытия он и жил. С чем он и вернулся в постель.
Через шесть минут Птичкин спал. Через семь минут Птичкин умер.
Хоронили покойного, по единственной просьбе его, согласно написанному…
Лев Борисович завещал: «Без будильника не хороните!»
Эскалатор был остановлен
До чего неприятная женщина, боже мой! Иду сегодня мимо будки ее, изготовился, думаю: больше ждать не буду, что она сделает, сразу книгу ей подарю…
А в окне темно. На двери замок. Чтоб она провалилась!
«Не бывает счастливых случайностей, несчастливых случайностей не бывает. Не бывает вообще случайностей, это все чей-то замысел, умысел надо мной…» – проходя по знакомой улице, думал так. Он глядел на знаки дорожные, он читал внимательно магазинов витринные надписи, ведь тут каждый шаг его был заведомо вымерен, предрешен.
«Вот написано “ВХОД”, и знают они заранее, что я здесь войду, а нигде больше». Он хотел было не войти, но наутро в пиковый час со спины всегда подпирают. С тем был втолкнут, протолкнут далее вслед общему направлению, идиотом три раза назван был, три – бараном и два – ослом. На него повеяло кассами, теплым ветром дыханья подземного. Никуда ты отсюда не денешься. Проходи турникеты подземные, да еще за это плати.
Лишь у спуска толпа расслабилась, распределилась и успокоилась, по ступенечкам замерла. Объявила дежурная станции: «ЗАНИМАЙТЕ ОБЕ СТОРОНЫ ЭСКАЛАТОРА», – он вздохнул, на ступеньку встал, опустил перчатку на поручень, удивленно разглядывал лица встречных. «Этот тоже… и этот тоже, и этот, и тот…»
Лица их эти бледно-зеленые, равнодушные, точно мертвые, точно… мертвые? Как покорно едут вверх-вниз, вверх-вниз, эти бедные, обреченные, не живущие, как выходят, входят, слоняются овечьими толпами. Как в экраны таращат глаза пустынные, тетрис, танчики, одноклассники, однокласснички обреченные, все заранее обреченные, предрешенные, за вагоном вагон, за поездом поезд к станции… Все заранее мертвецы.
На подъезде к окончанию эскалатора, где, сложив ступеньки, идет за новой партией человечины эта чертова лестница, он внезапное принял решение, развернулся и пошел по текущему вниз конвейеру вверх.