Но остановить Наташу было не легко.
- Полюбуйтесь на него! Были машины цвета какао с молоком, а он выбрал лягушачьего!
- Не лягушачьего, а болотного.
- Не болотного, а самого что ни на есть пре-раз-ля-гушачьего! Я всегда говорила, что у тебя нет вкуса!
Спор с сестрой не помешал Леониду расправиться сначала с яичницей, а потом с тарелкой щей и изрядной порцией солянки. Запив эту благодать стаканом холодною молока, Леонид поспешил к машине, где застал вооруженного складным метром отца.
О постройке гаража или о сооружении временного навеса для машины Карасевы думали и раньше, но дело это сулило большие неприятности и под благовидным предлогом уточнения габаритов "Москвича" все время оттягивалось.
- Придется отодвинуть калитку на метр сорок и расширить на полметра, поделился Федор Иванович своими расчетами. - Я уже размерял: вот здесь будет проезд, а гараж вон там.
Он показал в глубину сада, на красивую двадцатилетнюю грушу, в темной зелени которой светились огоньки мелких завязей.
Ознакомившись с планом отца, Леонид понял, что вместе с грушей должны будут погибнуть клумба с Наташиными георгинами и большой куст сирени. Это был наименьший ущерб, вызванный вселением "Москвича" на густо озелененную усадьбу.
- Жаль, папа, такое дерево валить.
Жаль? Леониду и впрямь было жаль рубить красивое, молодое, плодоносящее дерево, но слова его прозвучали как-то очень спокойно, и Федору Ивановичу показалось, что настоящая жалость бывает не такая.
"Старое и новое... Непреложный закон диалектики", - подумал Федор Иванович и тотчас почувствовал, что где-то в тайниках души у него возникла ничем не объяснимая неприязнь к вторгнувшемуся в его быт "Москвичу" Про себя усмехнулся: "Стар становлюсь. Антимеханизаторское настроение".
Молодость бывает эгоистична. Не заметив грустной задумчивости отца, Леонид принес топор, пилу и лопату.
- Я калиткой займусь, а уж грушу ты сам... - сказал Федор Иванович.
Когда топор первый раз ударил по корню дрогнувшего и испуганно зашумевшего дерева, Федор Иванович отвернулся и едва не крикнул: "Подожди!"
Как ни силен был первый удар, раненое дерево еще можно было вылечить. Но Федор Иванович промолчал.
6.
Строительство навеса было в полном разгаре, когда появились первые гости товарищи Леонида по комсомольской бригаде: весельчак и шутник Семен Голованов, кудрявый красавец Игорь Куликовский и белокурый великан Иван Татарчук. После осмотра обновки они включились в работу Карасевых, и с ней было покончено засветло.
Взявшись за топор, Татарчук заодно покончил с поваленной грушей. На время этой работы Федор Иванович уходил в глубь сада. Вернувшись, увидел груду дров и хвороста. Прямой полутораметровый штамб дерева (как тщательно Федор Иванович обмазывал его известью этой весной!) был ошкурен и стоял прислоненный к стене сарая.
- Такое бревнышко в хозяйстве пригодится, - весело сказал Татарчук Федору Ивановичу. - Груша - дерево крепкое.
"Дерево, в конце концов, на то и дерево, чтобы служить человеку живым и мертвым", - подумал Федор Иванович, но эта рассудочная мысль не успокоила его. не рассеяла грусти.
На ступеньках веранды между Наташей и Анной Степановной сидела Зина Пилипенко, любимица семьи Карасевых и всего заводского коллектива. Немного выше среднего роста, румяная и пышная, она на первый взгляд могла показаться слишком полной, если бы ее полноте не сопутствовало обаяние здоровья и молодости. И уже совсем не замечалась эта полнота, когда, одетая в расшитое русское платье, с косами, небрежно переброшенными через плечи, Зина подходила к ярко освещенной рампе сцены и, солируя, вела за собой многоголосый заводской хор.
Увидев Зину, Леонид по-товарищески предоставил друзьям завершение строительства и поспешил к крыльцу.
- Сегодня же повезу всех кататься! - щедро пообещал он.
- Отдохнул бы лучше: ведь из Москвы приехал - не шутка! - сказала Анна Степановна.
- Я уже отдохнул, мама!.. Машина, не считая водителя, поднимает троих. С первым рейсом поедешь ты, папа и...
Леонид посмотрел на Наташу и Зину и выбрал:
- И Зина.
- А я? - тоном обиженного, готового заплакать ребенка спросила Наташа.
- Ты - со вторым рейсом. Ты, Семка и...
- Зиночка! - сделав невиннейшее лицо, подсказала Наташа.
- И Зина! - согласился Леонид. - Третьим рейсом поедут: Ваня, Игорь и...
- Зин-зи-зинчик! - снова подсказала Наташа, сделав на этот раз такую хитрую гримасу, что Леонид покраснел.
- Довольно тебе, Натка! - проговорила Зина, плавным движением рук поправляя концы пестрой шелковой косынки.
- Язык у тебя без костей, только бы насмешничать, - в свою очередь пожурила дочь Анна Степановна. - Однако, ежели на машине ехать, чай, приодеться надо...
С этими словами Анна Степановна приподнялась. В ту же секунду Наташа воскликнула:
- К нам Тыкмаревы идут!
К дому Карасевых, наискось пересекая улицу, уверенно и неторопливо двигался высокий и статный пожилой человек, одетый в чесучовый костюм. Рядом с ним легкой походкой шла стройная молодая девушка.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Может быть, вначале и скучноватая, но совершенно необходимая
1.
Здесь читатели, если хотят, могут посетовать на автора: начал рассказывать об одном, так об одном и рассказывай, в сторону не сворачивай.
Ох, и нетерпеливый народ эти читатели, особенно молодежь!
Помню, ехал я в поезде и наблюдал, как читала книжку одна девушка. Читала, что называется, запоем. Так увлеклась, что обо всем на свете забыла: то хмурится, то улыбается, то вздыхает, - одним словом, переживает. И вот вижу, лицо ее неожиданно становится скучным, она зевает и начинает торопливо перелистывать книжку. Забежала вперед страниц на десять... и снова увлеклась.
Книжка была у нее не моя, совсем другого автора, но мне все-таки стало обидно, и я спросил:
- Чем объяснить, что вы хорошую книгу с пятого на десятое читаете?
Она посмотрела на меня и ответила
- Книжка, верно, неплохая, но только чрезвычайно бестолковая: все время речь о любви идет, но местами автор от сивки-бурки плести начинает: в воспоминания, в рассуждения, в описания какие-то пускается. Совсем это лишнее. Я сейчас такое скучное место пропустила, а дальше опять хорошо пошло.