Наталья Николаевна промолчала. На правду не возразишь.
- Вот и подумай, моя дорогая, стоит тебе так уж убиваться. Пятьдесят лет - не конец жизни. Наоборот, самое лучшее начало. Надо только взглянуть на себя по-другому, не побояться круто повернуть судьбу.
- Да как я в этом задрипаном Иваньково судьбу-то поверну? Куда здесь податься? Кроме рабкооповского магазина развлекательных учреждений не имеется. Кроме полудурка Манеки холостых мужиков нет. Горькие пьяницы и те разобраны. Сходить некуда. Клуб давно не работает, кафешки занюханной нет, про спортивные секции слыхом не слыхали. Люди сидят по домам, как мыши по норам, нос наружу не высовывают. Только летом выползают на лавочках посидеть, посплетничать. Дыра беспросветная это Иваньково.
- Ну, на Иванькове свет клином не сошелся. Можешь в Москву уехать. Ты же одинокая, это твой козырь. В Москве и работу легче найти и судьбу устроить. Ты подумай над этим. Если решишься, я тебе на первое время адрес дам, у кого можно пожить.
- Да, хорошо в Москве, да что я там буду делать? Никакую работу, кроме пианино, не умею. Ничему полезному за жизнь не научилась. Даже огород прополоть. Кстати, не знаешь, кому продать дачу? После матери я туда не заявлялась. Продать хотела, да не знаю, где покупателей искать.
- Я поспрашиваю. Сейчас москвичи в наших местах дачи хорошо покупают. А насчет работы не беспокойся. В Москве без диплома легко устроиться. Дворников не хватает. Тебя с распростертыми примут. Если стесняешься с метлой ходить, попробуй в метро устроиться. Там серьезные женщины и без специальности на работу требуются. Вахтером. Или сигналы поездам подавать. Что-то в этом роде. Ты непьющая, красавица. Непременно возьмут куда-нибудь. Ты подумай, ладно?
- Ладно.
- А теперь иди домой. И не горюй, Наташ. Устроится у тебя. Ты помедитируй на досуге.
- Это как?
- Подойди к зеркалу и начинай повторять: я самая обаятельная и привлекательная. Меня все мужчины любят и желают. В таком духе. Иногда помогает.
- Хорошо, я попробую.
- И не грусти. Постарайся не думать о годах. В душе-то мы молодые, это главное. Ты еще хорошо выглядишь, Наташ. Только волосы покрась. Я заметила, женщина начинает стареть, когда перестает красить волосы.
- Ты чем красишь?
- Хной.
- Надо мне попробовать...
Выходила Наталья Николаевна с детсадовской территории, тяжело передвигая ноги, будто в сапоги глиняной жижи до краев налили. Раньше день рожденья праздником ощущался, хотелось нарядиться, приготовить что-нибудь вкусненькое, выпить. Сегодня впервые не хочется ничего. Не стоило и вспоминать. Убитое настроение. Хорошо - темно на улице, встречным его не видно. Впрочем, у них та же самая отупелость в глазах. Эх, что за жизнь...
Сразу за воротами остановилась. Ненавидящим взглядом обвела с детства знакомые окрестные "достопримечательности", мимо которых раньше проходила, не замечая, а сегодня будто прозрела. Ужаснулась потихоньку.
Примитивный памятник в виде гиганского серпа и молота - символ канувшего в небытие коммунизма облез, проржавел и покорежился. На детскую игровую площадку даже смотреть неохота, не то, что с ребенком прийти поиграть. Площадка выглядела прилично лишь короткое время - сразу после установки. Были здесь деревянные фигуры из сказок: богатыри, красавицы. Избушки стояли миниатюрные. Бревна, чтобы ходить, качели в виде крокодилов. Лесницы разного размера. Да в течение года местные вандалы привели всё в плачевное состояние: фигуры разломали, в избушках наложили куч.
На двухэтажный дом быта "Незабудка" без слез не взглянешь. Раньше там размещались "предприятия бытовых услуг": парикмахерская, ателье, сапожная мастерская. Сейчас "Незабудка" пустует, разрушается. Только воспоминания об ушедших днях шелестят мусором за разбитыми окнами. Эти острые осколки в рамах особенно режут взгляд - как символ безысходности и равнодушия.
Осточертело проклятое Иваньково. Не приспособленное для счастливой жизни болото. В прямом и переносном смысле.
Надо бы за хлебом сходить в магазин, да неохота по лужам шлепать. Свернула к дому. Пришлось прыгать через свежезасыпанный ров. В темноте не разглядела, утонула сапогами в грязи, смешанной с только что выпавшим снегом. Вечно начинают землеройные работы, когда на дворе ненастье! То отопительные трубы меняют, то водопроводные. Забросают ямы кое-как, даже мостик не проложат. Нет бы летом копать, когда сухо...
Ах, все не так, все наперекосяк. Ноябрь - месяц самый депрессивный. Едва рассветет - уже опять темно, солнца неделями не видать, одна серость в разных оттенках. В зависимости от состояния неба: если облака - то серость посветлее, если тучи - мрачность до тоски. Неудобное время для переходного периода в старость.
Дверь в подъезд стояла открытой - чтобы свет от фонаря попадал внутрь, иначе чернота, голову сломишь, лампочку опять кто-то выкрутил. Пока взбиралась на четвертый этаж, слышала все, что происходило у соседей. Любка Орлова орала дурниной на мать. Шуршины ругались матюками с невесткой Валькой. Молодой, слабоумный Ванька Проскурякин шумно гонялся за матерью с непотребной целью. У матери с дочерью Новоселкиных заходился в крике очередной внебрачный ребенок, третий или четвертый по счету, которого никто не собирался утешать.