— Канарейка, вот оно что… — Мистер Генчард покосился на неё маленьким, блестящим, недобрым глазом. — Не беспокойтесь. Канарейке я оставил много корму и воды. Держите руки подальше. Если хотите, можете убирать в комнате, но не смейте прикасаться к клетке. Что скажете?
— По рукам, — ответил я.
— Только учтите то, что я вам говорил, — буркнул он. На другой вечер, когда мы пришли домой, мистера Генчарда уже не было. Мы вошли в его комнату и увидели, что к кретоновому чехлу приколота записка: «Учтите!» Внутри клетки что-то шуршало и жужжало. Потом раздался слабый хлопок.
— Черт с ней, — сказал я. — Ты первая принимаешь душ?
— Да, — ответила Джеки.
«В-ж-ж», — донеслось из клетки. Но это были не крылья. «Бах!»
На третий вечер я сказал:
— Корму там, может быть, и хватит, но вода кончается.
— Эдди! — воскликнула Джеки.
— Ладно, ты права, я любопытен. Но не могу же я допустить, чтобы птица погибла от жажды.
— Мистер Генчард сказал…
— Ты опять права. Пойдём-ка к Терри, выясним, как у него с отбивными.
На третий вечер… Да что там говорить. Мы сняли чехол. Мне и сейчас кажется, что нас грызло не столько любопытство, сколько тревога.
Джеки твердила, будто она знает одного типа, который истязал свою канарейку.
— Наверно, бедняжка закована в цепи, — заметила Джеки, махнув тряпкой по подоконнику, за клеткой. Я выключил пылесос. «У-и-ш-шш… топ-топ-топ», — донеслось из-под кретона.
— Н-да, — сказал я. — Слушай, Джеки. Мистер Генчард — неплохой человек, но малость тронутый. Может, пташка пить хочет. Я погляжу.
— Нет. То есть… да. Мы оба поглядим, Эдди. Разделим ответственность пополам…
Я потянулся к чехлу, а Джеки нырнула ко мне под локоть и положила свою руку на мою.
Тут мы приподняли краешек скатерти. Раньше в клетке что-то шуршало, но стоило нам коснуться кретона, как все стихло. Я-то хотел одним глазком поглядеть. Но вот беда — рука поднимала чехол все выше. Я видел, как движется моя рука, и не мог её остановить. Я был слишком занят — смотрел внутрь клетки.
Внутри оказался такой… ну, словом, домик. По виду он в точности походил на настоящий, вплоть до последней мелочи. Крохотный домик, выбеленный извёсткой, с зелёными ставнями — декоративными, их никто и не думал закрывать, коттедж был строго современный. Как раз такие дома, комфортабельные, добротные, всегда видишь в пригородах. Крохотные оконца были задёрнуты ситцевыми занавесками; на первом этаже горел свет.
Как только мы приподняли скатерть, огоньки во всех окнах внезапно исчезли. Света никто не гасил, просто раздражённо хлопнули жалюзи. Это произошло мгновенно. Ни я, ни Джеки не разглядели, кто (или что) опускал жалюзи.
Я выпустил чехол из рук, отошёл в сторонку и потянул за собой Джеки.
— К-кукольный домик, Эдди!
— И там внутри куклы?
Я смотрел мимо неё, на закрытую клетку.
— Как ты думаешь, можно выучить канарейку опускать жалюзи?
— О господи! Эдди, слушай.
Из клетки доносились тихие звуки. Шорохи, почти неслышный хлопок. Потом царапанье.
Я подошёл к клетке и снял кретоновую скатерть. На этот раз я был начеку и наблюдал за окнами. Но не успел глазом моргнуть, как жалюзи опустились.
Джеки тронула меня за руку и указала куда-то пальцем.
На шатровой крыше возвышалась миниатюрная кирпичная труба. Из неё валили клубочки бледного дыма. Дым все шёл да шёл, но такой слабый, что я даже не чувствовал запаха.
— К-канарейки г-готовят обед, — пролепетала Джеки.
Мы постояли ещё немного, ожидая чего угодно. Если бы из-за двери выскочил зелёный человечек и пообещал нам исполнить любые три желания, мы бы нисколечко не удивились. Но только ничего не произошло.
Теперь из малюсенького домика, заключённого в птичью клетку, не слышалось ни звука.
И окна были затянуты шторами. Я видел, что вся эта поделка — шедевр точности. На маленьком крылечке лежала циновка — вытирать ноги. На двери звонок.
У клеток, как правило, днище вынимается. Но у этой не вынималось. Внизу, там, где его припаивали, остались пятна смолы и наплавка темно-серого металла. Дверца тоже была припаяна, не открывалась. Я мог просунуть указательный палец сквозь решётку, но большой палец уже не проходил.
— Славный коттеджик, правда? — дрожащим голосом спросила Джеки. — Там, должно быть, очень маленькие карапузы.
— Карапузы?
— Птички. Эдди, кто-кто в этом доме живёт?
— В самом деле, — сказал я, вынул из кармана автоматический карандаш, осторожно просунул его между прутьями клетки и ткнул в открытое окно, где тотчас жалюзи взвились вверх. Из глубины дома мне в глаза ударило что-то вроде узкого, как игла, луча от миниатюрного фонарика. Я со стоном отпрянул, ослеплённый, но услышал, как захлопнулось окно и жалюзи снова опустились.
— Ты видела?
— Нет, ты все заслонял головой. Но…
Пока мы смотрели, всюду погас свет. Лишь тоненькая струйка дыма из трубы показывала, что в доме кто-то есть.
— Мистер Генчард — сумасшедший учёный[1], — пробормотала Джеки. — Он уменьшает людей.
— У него нет уранового котла, — возразил я. — Сумасшедшему учёному прежде всего нужен урановый котёл — иначе как он будет метать искусственные молнии?
Я опять просунул карандаш между прутьями, тщательно нацелился, прижал грифелем звонок на двери и позвонил. Раздалось слабое звяканье.
Кто-то торопливо приподнял жалюзи в окне возле входной двери и, вероятно, посмотрел на меня. Не могу утверждать наверняка. Не успел заметить. Жалюзи встали на место, и больше ничто не шевелилось. Я звонил и звонил, пока мне не надоело. Тогда я перестал звонить.
1
Сумасшедший учёный — традиционный персонаж голливудских «фильмов ужаса», делающий вредные, преступные открытия.