- А я уж думал, таскать твое барахлишко придется, - сказал Афиноген. Ребят крепких подобрал.
- Да кому таскать - найдется, - отмахнулся я и от резкого движения сморщился. Жутко саднило кисть руки.
- Ты что? - спросил Афиноген.
- Да... пустяки... рука немного болит.
- Ну-ка, покажи. Да что это с ней?
- Браслет надавил.
- Что за браслет? - удивился Афиноген, разглядывая запястье. - Ничего себе браслетик! Тебя в кандалы, что ли, заковывали?
- Да кто это меня в кандалы? Вроде, не за что... Силу свою в настройке проверяли. Наклеиваешь на пружину с браслетом тензодатчик и растягиваешь ее. А по прибору, измерительному усилителю опре...
- Вот он, браслетик, - сказала Валентина, показываясь из кухни. В руках у нее было то самое кольцо из неизвестного мне материала. - Едва распилил. Так и ходил бы!
- Ну-ка, ну-ка, - попросил Афиноген. - И впрямь кандалы! Откуда?
- Да слушай ты их больше! - рассердился я. - Валентина, просил же...
- Кандалы и есть! - сказала Валентина. - Ты бы хоть Ольку пожалел!
- Да никакие это не кандалы! Ну... Писать начал.. Один там у меня в прошлое пропутешествовал, а его в пыточную.
- Ты знаешь, Афиноген, пишет, пишет по ночам, а утром то избит, то в кандалах, то связанный, то еще что-нибудь. Не знаю, кому "скорую" вызывать.
- Да ерунда все! - Не любил я эти разговоры. - Это не со мной, а с тем, про кого пишу. Это его в кандалы заковывали... А впрочем, даже и его не заковывали На дыбе он висел.
Откуда у меня взялся этот странный браслет, я сам до сих пор понять не мог. Не было такого в моих рассказах.
- Ерунда, а едва распилил железку-то, - подала голос Пелагея Матвеевна. Она хоть и смотрела хоккей, а разговор тоже не пропускала, благо информация тут поступала по разным каналам.
- О чем рассказ-то, Федор Михайлович? - спросил Афиноген.
- Да разве это расскажешь... Незакончен он к тому же.
- А все-таки..,
- Ну, про боль человеческую.. про пытку жизнью...
- Ой Валя! - позвала .старушка. - Дай мне лекарство. Опять в глазах круги. Поют, поют, а толку никакого!
- ...про ответственность...
Валентина сходила на кухню за лекарством.
- А ты то принесла?
- Да то, то, мама.
- Понимаешь, Афиноген Каранатович, в двух словах пересказать свой же рассказ, это все равно, что перед толпой раздеться, Стыдно, а главное, кажется, никому не нужно.
- Папа, - выглянула дочь. - Ты по физике можешь задачку решить?
- Сейчас, Оля. Сейчас решу.
- Так дай почитать! -почему-то обрадовался Афиноген.
- Да я же от руки пишу. Ты разве поймешь мои каракули?
- А ты не беспокойся, Федор Михайлович, пойму, если захочу.
- У него не фантастика, а черт знает что! - сказала Валентина.
- Не одна ты такого мнения придерживаешься, - согласился я. - Сейчас принесу. Хочешь, так поразгадывай.
Я вошел в маленькую комнату. Три дочерины подруги на мгновение стушевались, но тут же вновь зашушукались, чему-то засмеялись.
Вид комнаты являл собой купе спального вагона. Справа от двери письменный стол дочери, дальше кровать жены. По цельной стене - кровать дочери, шифоньер, моя кровать. Слева от двери -секретер, надстроенный до потолка частью со стеклами распиленного когда-то серванта. Между кроватями дочери и жены - глухая часть того же серванта - пенал для хранения белья. Два стула, возле стола и секретера, заключали обстановку. Больше здесь уже ничего нельзя было разместить при всем желании. Подруги, да н сама Ольга сидели на кроватях.
- Вы почему не разденетесь-то? - спросил я и понял, что это прозвучало как сигнал к отходу. - Да ладно. Сидите. Где задачка?
Ольга ткнула пальцем в раскрытый учебник.
- Вы тут, конечно, уже поломали над ней головы?
- Поломали, - ответила дочь.
- Не может быть, чтобы она не имела решения!
- Ответ, по крайней мере есть. А вот решение...
- Решим... Совместно будем решать или мне сначала одному?
- Совместно!
- Одному!
Мнения подруг разделились.
- Одну минуточку! Вы пока прочтите условия задачи. - Я повернулся к секретеру и вытащил из него тетрадь, толстую, в клеточку, 96-листовую. Займу сейчас Афиногена Каранатовича и к вам. - Я вышел в большую комнату.
Комната была проходной, с огромным проемом в стене между коридорчиком и кухонькой, с очень неудобной планировкой. Три кровати здесь было не разместить. Комнату занимала теща. Здесь стояли: пианино, телевизор, письменный стол Валентины и стенка в торце комнаты с книгами, проигрывателем и магнитофоном.
Когда-то, лет двенадцать назад, чуть ли не сразу после вселения в эту квартиру, мы поместили Пелагею Матвеевну в маленькую комнату с Ольгой. Но теща неимоверно, ужасающе храпела. Лишь одну ночь втихомолку проплакала в страхе внучка, и старуху вернули в проходную комнату. Конечно, больному человеку было здесь не сладко. Через комнату постоянно приходилось ходить, почти тут же гремели кухонной посудой. Правда, немного скрашивал жизнь старухи вечно включенный телевизор.
Дочь подросла и спать с нею в одной комнате казалось мне мучительно стыдном. Но другую квартиру раз за разом не давали. Что-то сюрреалистическое было в этих предложениях, комиссиях, посещениях лиц, которые намеревались сюда вселиться. Они нисколечко не стеснялись хозяев, вслух "расставляли" свою мебель по углам и вдоль стен. Это было противно слушать, но я их понимал. Я и сам расставлял мебель в каждой вновь предлагаемой квартире, правда, лишь в своем воображении. Странными казались мне и причины отказов, когда я словно в заколдованном круге ни от кого не мог добиться ответа. Каждый раз мы с женой решали не поддаваться больше на провокации, жить себе и жить здесь, но проходило время, злой волшебник снова предлагал нам квартиру, и когда мы решали, что уж на этот-то раз все будет в порядке, начинали упаковывать вещи, непонятное насыщало атмосферу вокруг нас, и я тыкался как слепой котенок в приемные и кабинеты, выслушивая ничего не значащие обещания, успокаивания и еще что-то, названия чему я не мог придумать, и все закручивалось в какой-то постыдной карусели, откуда меня в конце концов выбрасывало центробежной силой,
И тогда я покупал бутылку водки, начинал считать себя человеком, освобождался от всего нелепого, что успевал нацепить во время квартирной эпопеи. По ночам меня мучил тещин храп. Каждый вечер, ложась в постель, я уже ждал этого храпа, боялся, ненавидел и потому лишь настраивал себя на него. Уже много лет я не спал нормально. Но когда впереди не было никакого просвета, я чувствовал себя все же увереннее, тогда я не расслаблялся.
- На вот, - сказал я Афиногену, -в конце там...
- Вам какую-нибудь закусочку соорудить? - спросила Валентина.
- Нет, благодарствую, - серьезно ответил Афиноген, - сейчас я очень занят необходимейшим делом, так что выпивки не принимаю.
- Ох, уж и занят! Что же это за дело, если не секрет?
- Да никакого секрета и нет. Жилплощадь вот для фантаста пробиваю.
- Пробьете вы! - развеселилась Валентина. - Сидите уж...
- Я серьезно, Валентина Александровна.
- У вас только с бутылкой дело серьезно.
- Нет, нет. Никаких бутылок. Правда, Федор Михайлович?
- Правда, Афиноген Каранатович, - согласился я.
Работать, работать надо было!
В это время задремавшая было старуха дико всхрапнула. и проснулась. На экране телевизора продолжали бегать хоккеисты.
- Федя, это ведь Испазита? - как ни в чем не бывало спросила она.
- Да нет же! - рассмеялся я. - Эспозито играет в другой команде.
- А че смеешься... Я же вижу, что Испазита.
- Ну пусть Эспозито.
- Валя, ведь это Испазита?
Почему-то из всех хоккеистов Пелагея Матвеевна помнила лишь одного Эспозито.
- Ах, мама, мне не до хоккея.
- Конечно, Испазита, - убедила себя старуха. - Смеются еще...
- Читай, - сказал я Афиногену и снова отворил дверь в маленькую комнату.