Инженер Пшибосский нервничал: вчера приезжал на выработку сам начальник строительства дороги и дал понять, что недоволен его работой. Камень идет вяло, машины часто простаивают. А разве он сам этого не видит? Разве не знает, что с таким количеством людей можно сделать куда больше? И знает, и видит, а помочь не может. Какая-то неподвластная ему сила словно сдерживает каменщиков. Где ее начало, где зародыш этой силы? Неужели и сюда, в эту пущу, в эти болота, уже успели проникнуть забастовщики, эти из бывшей КПЗУ, которые ждут не дождутся краха панской Польши, его Польши, и, как на бога, надеются на Советы? Неужели? Умные люди советовали ему приглядеться, Хоть бы к тому же Гуралю. Что-то слишком уж липнут к нему и эти и приезжие какие-то… Тихий-тихий, а глядишь — не его ли рука? Все они такие: словно и послушные и старательные, а настанет время — петлю на тебя накинут, еще и улыбнутся: прошу, мол, пана… Но нет! Он себя надуть не даст. Горло перегрызет в случае чего.
Пшибосский наспех собрал и как попало засунул в ящик бумаги, которые только что просматривал, и вышел. Выработка была как на ладони — замшелые, покрытые сверху мелким кустарником массы гранита отдавали синеватым блеском внизу, в огромной каменной чаше. Полдневное солнце удлиняло серые тени редких, обшарпанных взрывами сосен, лучами упиралось в противоположную стену выработки. На дне ее, где понемногу уже ткалось предвечерье, в едкой гранитной пыли копошились люди. Сверху, оттуда, где стоял Пшибосский, они казались маленькими, покорными и совсем не страшными. Слабо шевелились среди обломков породы, длинными обгрызенными рычагами подтягивали тяжелые глыбы, нагружали их на небольшие платформы, везли к подъему. Другие утомленно махали молотами — дробили камень… «И это те, кого я должен остерегаться? — даже усмехнулся инженер. — Быдло! Я им покажу, где раки зимуют!»
У навеса Гураля сидело несколько пришельцев. Сам Гураль, завидев Пшибосского, поднялся, делая вид, что чем-то занят, а те утомленно сидели, курили, изредка переговаривались. «Прикидываются, что им все равно, — подумал инженер, — а отвернусь — опять за свое примутся. Еще, чего доброго, листовки разбросают». Он разозлился и решительно направился к Гуралю.
— Кто такие? — спросил, окинув взглядом пришельцев.
— К вам, пан инженер, — поспешил ответить Устим. — Наниматься пришли.
— Если ко мне, то тут не сидели бы. — Он оглядел их полупустые торбы.
— Устали мы… присели вот, а потом думка была и к вам, пан начальник, — вставил скуластый человек в рабочей спецовке. Рядом с ним и другим, что сидел рядом, лежали косы, а у третьего коса без косовища торчала из торбы.
— Думали, где-нибудь в фольварке наймемся, а там своих хватает, — продолжал тот же, в спецовке, заметив внимание управляющего к косам.
— Нет работы. Идите откуда пришли.
— Да хоть какую-нибудь, — сказал тот, что с косою в торбе.
— Прочь! — завизжал Пшибосский. Тон, каким говорил крестьянин, его жалкий вид раздражали пана инженера. — Здесь не богадельня… — Пан повернулся и пошел.
Пришельцы стали собираться.
— Не спешите, — советовал Устим. — Поверещит, да и возьмет… Куда ему деваться? Работы вон сколько. Он со всеми так… — И прибавил: — Пойдите где-нибудь отдохните, сегодня все равно уже поздно, а завтра с утра к нему.
Пшибосский отправился на выработку. Бешено ревя моторами, мимо него прошло несколько нагруженных машин. Одна из них замедлила ход, и из кабины, прямо под ноги инженеру, вывалился толстый подрядчик.
— Пан Пшибосский! — сказал он, вытирая платком вспотевшую лысину. — Будем завтра взрывать камень?
— А почему нет? — спросил удивленно инженер.
— Выработка и так завалена, пан инженер.
— Как? Почему… почему вы мне это говорите?
Подрядчик немного отступил: в голосе пана начальника зазвучали неприязненные нотки.
— Почему не выбрали камень? Пся крев! Я вас спрашиваю!
— Это быдло… — забормотал подрядчик. — Я говорил пану… они едва ноги таскают…
— А злотые? Злотые за что мы им платим? И вам — за что?
Рабочий день заканчивался. Группа рабочих утомленно брела с выработки.
— Эй, вы! — крикнул им инженер. — Стойте! — И приказал подрядчику: — Вернуть! Не пускать, пока не очистят выработку!
Он был решительным, этот молодой Пшибосский. Злость, закипавшая в нем, гонор и страх, страх перед этими голодными нищими, утраивали его упрямство, прибавляли — хоть и безрассудной — смелости. Он знал: это иногда помогает. Не часто, правда, только иногда…