— Все до одного назад!
Впрочем, он не подходил к ним, он только приказывал. И смотрел, как отзываются на его слова, на его волю и на подрядчикову просьбу. А они стояли, топтались, о чем-то спорили. Но вот один повернулся, побрел назад. За ним, все еще колеблясь, нехотя пошли и другие.
«Ну вот, — впервые за весь проклятый день обрадовался Пшибосский, — все хорошо… Напрасно только нервничал. Вероятно, все мои опасения от нервов, от недосыпания… А видите — ничего страшного. Это быдло только подгоняй. Иногда и пообещать не мешает… Интересно, чем он, — вспомнил про подрядчика, — убедил? Что он наобещал им?»
В село приехал экзекутор. Глушане как раз разбрелись в поисках поживы по лесам и болотам, когда он вместе с солтысом и двумя постерунковыми приступил к сбору податей. Большая пароконная фура громыхала от двора к двору, волокла за собой собачий лай, незримую ненависть людских взглядов.
По Глуше сразу поползли слухи. Там забрали подсвинка, там еще что-то. Село заволновалось, зашумело, заплакало. Словно и не было весны, соловьев, кукушек, не омывали его широкие и буйные разливы луговых цветов и трав, словно сроду царствовали тут неправда и порожденные ею слезы и печаль.
К дому Жилюка фура подкатила в полдень. На ней уже громоздилось немало всякого добра, взятого за неуплату. Подводу сопровождала толпа женщин. Они слезно умоляли уважить их бедность — вернуть вещи. Экзекутор и солтыс, не обращая на них внимания, соскочили с фуры и пошли во двор, а постерунковые, которые остались стеречь конфискованное, кричали на женщин, отгоняли, грозили запереть на ночь в кутузку. Женщины немного отходили, но потом подступали снова.
Текля как раз снимала с верстака штуку полотна, когда вбежала Яринка:
— Мамочка, идут!
— Кто?
— Да эти же — солтыс, а с ним еще какие-то.
У Жилючихи похолодели руки. Хоть бы раньше снять да спрятать, а то как нарочно… Она быстро обрезала тесемки и только нагнулась за полотном, чтобы засунуть его куда-нибудь, как дверь распахнулась и в хату вошли Хаевич и еще какой-то пан.
— Где Андрон? — бросил солтыс.
— Поехал куда-то. Еще с утра… Вдвоем с хлопцем поехал. — Текля так и стояла, держа свернутое полотно на руках, как ребенка. — Может, соберут чего-нибудь… — Она наконец положила полотно, отряхнула подол. — Садитесь же! Хоть у нас и не прибрано, да вот здесь можно, — смахнула с лавки тряпье. — Садитесь.
— А что садиться? — буркнул солтыс. — Мы за податью. С вас причитается… — Он раскрыл тетрадку, заглянул туда. — Вы задолжали государству тридцать семь злотых и сорок грошиков, вот поглядите, пан экзекутор. — Он поднес ему бумагу.
— Эге, — подтвердил тот, — много. Когда думаете платить?
— Кто его знает! — чуть не плакала Текля.
— Я предупреждал, и не раз, — вставил Хаевич.
— Деньги есть?
— Да откуда! Были бы, так разве до сих пор не заплатили…
— Старая песня! — Экзекутор взглянул на солтыса. — Будем брать имущество. Скотину имеете? — обратился он к Текле.
— Какая у нас скотина! Разве что за воротом! Смилуйтесь, люди добрые.
— А лошадь? — вставил Хаевич. — В хозяйстве есть конь, — пояснил он экзекутору, — и воз.
Текля заплакала. Глаза ее покраснели, в горле сразу пересохло, время от времени его сводили судороги.
— Конфисковать, — говорил экзекутор, похаживая по хате. — Где конь?
— Да говорю же — поехал.
— Когда будет?
Жилючиха молчала.
— Это, — экзекутор подошел к полотну, — тоже забрать.
Хаевич хотел было взять полотно, но Текля упала на него.
— Не дам! У меня дети голые… Яринка, донюшка! Беги к людям… пусть спасают. Не дам! — Худые плечи ее вздрагивали.
Яринка, испуганно прятавшаяся за верстаком, бросилась было к двери, но экзекутор поймал ее.
— Куда? — и толкнул девчушку так, что та чуть не ударилась об угол стола. — Постерунковый! — крикнул экзекутор. — Где они там?
— Одну минуту! Я сейчас позову. — Солтыс выскочил.
Постерунковый влетел как ошалелый, бросился к женщине, вырвал полотно.
— Осмотрите всюду! Все, что подлежит конфискации, взять, — приказал экзекутор. — А хлопа с конем найти!
Постерунковый мигом открыл сундук и начал переворачивать в нем все вверх дном.
— Вот! — вынул аккуратно сложенное клетчатое рядно.
— Забрать.
Текля плакала, просила, но к ней были глухи. Забрали. Взяли ее кровное.
— А, чтоб оно вам на похороны пригодилось, — кляла Текля непрошеных гостей, — чтоб под вами земля расступилась…