А Юзек действовал осмотрительно. Сказав Мирославе, что придет, он, однако, не торопился. Не такой, видите, простак, чтобы сразу переться в капкан. А вдруг в самом деле Павла нет и она… чего на свете не случается! Возьмет и заявит. И устроит ему засаду…
Несколько ночей Юзек провел на кладбище, неподалеку от Мирославиной избушки. Павла он не увидел, однако наутро почувствовал его близость. Конечно же лучшего места и не придумать! Околица, старое кладбище, безлюдное место… Кому придет в голову искать именно здесь? Прочесывают леса, следят за вокзалами, а сюда…
Однако не торопился. Нужно убедиться, окончательно увериться, потому что может случиться, что и Павла держат как приманку, умышленно не берут, дабы обнаружить других… Но кажется, все в порядке, ничего подозрительного не обнаружил. Он только мерз, как пес в паршивой будке, да на всю жизнь возненавидел сычей, которые и потом, когда возвращался в свое дневное логово, жутко кричали в душу.
…Павла встретил он в одну из темных ночей возле двери, преградив ему дорогу.
— Спокойно, — промолвил тихо, когда тот потянулся рукой в карман.
— Кто ты? — непроизвольно вырвалось у Павла.
— Знаешь, наверное…
Павел поник, внутренне сдался, хотя держался вроде бы и твердо, независимо. В самом деле, зачем им торчать на пороге. И он открыл, остановился, давая понять, чтобы входил. Однако Юзек сказал:
— Иди первым.
— Боишься?
— Да, — признался гость, и Павел почувствовал в этой его искренности какое-то словно бы превосходство.
Мирослава отпрянула, услышав приветствие гостя.
— Занавесь окна, — велел ей Павел.
Не раздеваясь, Юзек сел у простенка, оперся на колени руками. Весь его вид говорил, что так должно было случиться, что он не ошибся в своих предположениях, поэтому они теперь у него в руках и он поступит с ними по собственному усмотрению.
— Садись, — приказал он Павлу, видя, что тот растерялся, не знает, как ему быть.
— Может, перекусите? — вмешалась Мирослава. Она понимала, что эта встреча в любую минуту может превратиться в спор, острый и беспощадный, вплоть до убийства, мысль ее все время билась над тем, как бы предотвратить такой конец.
— Обойдется, — сухо кинул Павел и обратился к Чарнецкому: — Что пану нужно, чего шныряет по ночам?
— Время такое, — неопределенно молвил Юзек. — Когда-то было днем, теперь по ночам. Какая разница?
— А такая, что мог бы пристукнуть там, у двери, да и дело с концом, — угрожающе сказал Павел.
— Еще неизвестно, кто бы кого. Однако к делу. — Взглядом он дал понять, что присутствие третьего лица нежелательно, и Павел велел Мирославе уйти в кухоньку, в самом деле что-нибудь приготовить. — Я оттуда, — кивнул Юзек за окно, когда женщина прикрыла за собой тонкую фанерную дверцу.
— То есть… откуда? — спросил Павел, потупившись.
— Нас выбросили с неделю назад на Станиславщине. Группа разбрелась, возможно, частично погибла. Я счел за благо исчезнуть.
Павел сидел настороженный, напряженный, тяжелые желваки перекатывались под серой от недостатка солнца и воздуха кожей. Кисти рук нетерпеливо вздрагивали, будто их время от времени кто-то дергал за невидимую ниточку.
— Ну? — Павел тяжело взглянул на собеседника, таким образом побуждая его продолжить рассказ. — Меня как нашел? — Он давно уже обращался к гостю на «ты», однако оба делали вид, что не замечают этого, хотя раньше, разумеется, Чарнецкий бы подобного не допустил.
— Просто. Там, — подчеркнуто произнес он, — тебя нет, а здесь… стоило лишь найти Мирославу.
— Что же дальше? Имеешь поручение?
— Да, но об этом после. Ныне необходимо где-то отсидеться. Группа, говорю, частично разбита, нас сразу накрыли, кое-кто, наверное, попал к ним… Значит, будут искать…
— И ты решил пойти сюда, здесь найти укрытие?
— Где же лучше? Родные места, каждый кустик знаком. Помнишь…
— Помню, — оборвал его Павел. — Однако в кустики ты не пошел…
— К чертям этот тон! — вспыхнул Юзек.
— А-а, к чертям?! А ты подумал, что своим непрошеным визитом погубишь ее, — Павел указал глазами на двери, за которыми была Мирослава, — прежде всего ее? Подумал, а? Или тебе все равно?
— Зачем же так? — искренне удивился Юзек.
— А как же иначе? Почему ты думаешь, что мы тебя примем? А если заявим, куда следует, если выдадим?
— Ты этого не сделаешь, — твердо сказал Чарнецкий.