— Не я — так она. Разве ты мало насолил ей, таская меня по лесам да запугивая смертью?
— Тогда была война, пан Жилюк.
— Война!.. — Павел почти вплотную наклонился к Юзеку, тяжело дышал. — А кто же ее выдумал? Кто оторвал меня от земли и послал убивать? Вы — паны, графы. Не мой родной отец, а ваш. Ему нужно было защищать свои богатства, свои имения. Говоришь, война?.. А ныне?.. Ныне тоже война?.. Зачем ты сюда приполз, а?
Павел даже сам не предполагал, что встреча поднимет в нем такую волну откровенности, гнева и упреков, а почувствовав, понял, это именно то, чего ему не хватает, к чему он подсознательно стремился. Охваченная страхом и раскаянием, душа его будто очищалась, высвобождалась от этой тяжести, и он кричал, брызгал слюной, потускневшие за эти годы глаза вспыхнули, загорелись в темноте хищными огоньками, которым, однако, никого не пугали. Никого. Потому что даже Юзек понимал: это своеобразная агония, реакция смертельно больного организма на живые раздражители. Чарнецкий слушал и мысленно сожалел, что потянуло его именно сюда, что он связался с этим… трупяком или — как же это он сам себя называл? — ага, «дичаком». Ничего уже, наверное, от него не возьмешь. Хотя — как знать? Бывает, именно такие, попадая в определенные условия, проявляли необычную активность. Однако где же эти условия? Приходится радоваться тому, что имеешь, что до сих пор ты все еще на свободе, можешь хотя бы ночной тенью шнырять под окнами чужих домов. На какой-то миг Юзек ощутил свое превосходство — это между ними происходило попеременно — и решил остановить Павла. В конце концов, он пришел не просителем, не подчиненным.
— Какого черта ты раскричался? — повысил он голос. — Кого пытаешься запугать? И зачем? Я пришел к тебе как к боевику, функционеру. Мы на тебя рассчитываем.
— Кто мы?
— Не прикидывайся дурачком. Будто не знаешь, что… — Юзек заговорил почти шепотом, — что готовится там.
— А что, что, что?! — срываясь на истерику, переспросил Павел.
— Не вопи. Готовится новый поход против Советов, мы должны…
— К черту! Я ничего никому не должен, оставьте меня в покое.
— Покоя не будет, покой на том свете, а нам…
Вошла Мирослава.
— Тише, бога ради.
Павел взглянул на нее сердито, и Мирослава, стиснув до боли губы, вышла.
— Хорошо, — будто немного успокаивался Павел, — так что я должен делать?
— То же самое, что и раньше, — не задумываясь, ответил Юзек. — Не давать Советам покоя, сеять панические слухи, убивать, жечь. Наверное, знаешь о львовских акциях? Так должно быть всюду.
Павел встал, его согнутая, таявшая в сумерках фигура поплыла в противоположный угол. Несколько шагов туда, несколько — обратно.
— Ну а вы? — Он остановился перед Чарнецким. — Говоришь, группа сброшена… что-то должны делать?
— Ну да. — Юзек обрадовался перемене в его поведении. — Должны, конечно, должны. Нефтяные промыслы Борислава…
— Хорошо тебе, сидя вот здесь, болтать. Что вы против Советов? Война прошла, оставила нефтяные вышки, а нынче тем более ничего не сможете сделать. Напрасная затея.
— Однако ж… — начал было Юзек, но тут же умолк.
— Что?
— Я уже свое сделал. Здесь…
— Что ты сделал? — насторожился Павел.
— О пожаре в Великой Глуше, наверное, слышал?
Вон оно что! А он думал: кому захотелось жечь погорельцев? Кто порадовался их новой беде? Чарнецкий! Пан поручик!.. Поджег, конечно, чтобы погубить лошадей… Ах ты ж!..
Первым его желанием было схватить этого паскуду, сдавить за глотку и в один миг покончить со всем и навсегда. Но что-то удержало его. Испуг, осмотрительность? Возможно. Краешком помутившегося сознания поймал тоненькую ниточку, обрывок ее среди множества переплетений — остатки прошлых, былых его мыслей, раздумий, мечтаний. Да, да, ему, измученному бездельем, беспросветностью, вдруг стало любопытно — что же будет дальше? Внезапно сверкнула будто надежда на какой-то выход, спасение. Ему захотелось хотя бы немножко проследить путь, по которому пойдет дальше. Что там, в конце пути?
— Когда ты там был? — спросил Павел Юзека. — Один ходил?
— На прошлой неделе, один. Потянуло. В селе в это время играли свадьбу, на конюшне никакой охраны.
— И не пожалел?
— Что жалеть? Такое добро досталось лайдакам. За здорово живешь привалило.
— А может, они кровью за него платили? Потом и кровью. Чьими же руками все сделано?
— Стоит ли об этом говорить?
— Конечно! Тебе что? А для них — жизнь. — Павел помолчал минуту, потом добавил: — Наверное, ищут? Виновного, говорю, наверное, ищут? Следы могут и сюда привести. Что тогда? Это все равно что пакостить там, где спишь и ешь.