— Кто-нибудь посторонний есть? — спросили Стецика, он что-то пробормотал, повертел головой. — Тогда закрывай, что торчишь? — велели ему. — Да угомони пса.
Краем сознания Стецик понял, что дела его плохи, диктовать свое, хотя и на собственном дворе, не придется, и сознание этого вывело его из оцепенения. Он быстро закрыл и взял на задвижку калитку; сердито схватил за ошейник пса, затянул в сарайчик и запер там. Пока он все это делал, двое неподвижно стояли, их силуэты слабо выделялись в серой предрассветной мгле, напоминая какие-то надгробия, памятники, которые Стецик видел когда-то в Копани, в Луцке на старых городских кладбищах. Сходство, внезапно возникшее в подавленном сознании, было не из приятных, Стецик постарался выбросить из головы дурные мысли.
— Приглашай, что ли.
— Заходите, коли так…
— Жене вели, чтобы того… исчезла куда-нибудь, — шепнули в сенях.
— Куда же ей в такую рань?
— Сам подумай.
Стецик первым вошел в хату, велел жене молча лежать, затем провел пришельцев за перегородку, сам приготовил кое-какую еду, поставил начатую бутылку самогона.
В квелом, мигающем свете каганца одно из лиц показалось Стецику знакомым.
— Не узнаешь?
— Не Павло ли Жилюк, случайно?!
— Он самый, — кисло улыбнулся Павел.
— Чудеса… — даже запнулся Стецик.
— Какие еще чудеса? Думали, в самом деле дал деру? Не такой я дурень, чтобы чужих вшей кормить по заграницам, — своих хватает.
— Говорил я ему…
— Кому?
— Брату твоему, Степану. На той неделе был.
— Зачем?
— Поджигателей ищет. Кто-то в селе конюшню поджег. Вот я и того… среди своих, мол, и ищи. Не ваших ли рук дело, случайно?
— У него вон спроси, — кивнул Павел на напарника и, придвинув ногой табуретку, грузно опустился на нее. — Знаешь, кто такой?
— Не могу признать, — всматривался в незнакомое лицо Стецик. — Не приходилось встречаться.
— Графа нашего помнишь? Так это его сын, Юзеф. Он оттуда.
— Так… — еще не зная, что сказать, промолвил Стецик, — потому и всполошились в районе. Видимо, пронюхали… И давно оттуда?
— С неделю, — охотно ответил Чарнецкий. — Нас выбросили на Станиславщину, группа попала в засаду, я не имею о ней никаких сведений. — Последнее Юзек сообщил, очевидно, для того, чтобы у хозяина не возникла мысль, будто следом за ним, Чарнецким, сюда нагрянет вся группа.
— Пану Юзеку необходимо спрятаться, — продолжал Павел, — по крайней мере на время, пока пройдет горячка с поисками. Думаю, у тебя надежно — на отшибе, никакая собака не пронюхает. Схрон, наверное, есть у тебя?
Наступило продолжительное — для такого разговора — молчание. Двое ждали, что скажет третий, а тот не торопился, раздумывал, он вообще вел себя как-то неопределенно, непонятно — на столе стояла закуска, самогон, а Стецик, выставив все это, вдруг словно бы забыл, словно бы сделал это ради приличия и вовсе не намерен угощать гостей.
— Почему молчишь? — нетерпеливо спросил Павел.
Стецик наконец зашевелился, потянулся к бутылке, налил.
— Прошу, выпейте-закусите, а потом…
— Нет, ты сначала скажи… Не юли, как заяц.
— Это что, условие? — исподлобья взглянул Стецик.
— Да, условие. Когда-то ты ставил его мне, а ныне роли поменялись.
— Время тоже поменялось. Когда то было…
— Было или не было — не имеет значения, — настаивал Павел. — Давай думать о том, что есть. Так как?
— А так, — отодвинул рюмку хозяин, — что несподручно мне… За мной следят. Видите, что-то где-то, хотя бы с той же конюшней, а мне уже шьют дело…
Павел и Чарнецкий переглянулись. Не нужно было быть провидцами, чтобы понять за этим уклончивым ответом совершенно определенный отказ. Тем более что, направляясь сюда, каждый из них в душе предвидел такой результат, потому что человек, несколько лет проведший в вынужденной изоляции, знает цену свободе, кое-чему научен. Стецик — в этом Павел имел возможность убедиться еще во время войны — не из тех, кто прет напролом, кто ставит на карту собственные интересы, благополучие.
— Говори сразу: продался? — хищно повел глазами Павел. — Купили тебя, как овцу на базаре?
— Не купили, Павел, — спокойно заверил Стецик, — я не из тех, кем торгуют. Был бы таким, твой брат не ходил бы у меня по пятам, я сам бегал бы к ним на исповедь. Времена не те, что я против них или хотя бы все мы вот вместе?.. Давайте лучше выпьем и закусим. Захотите — переспите, отдохнете… — Стецик пытался переменить разговор, придать ему мирный тон. — Где же ты ныне обитаешь? — спросил Павла.
— Всюду, — коротко и не совсем учтиво ответил тот. — Сейчас, вишь, здесь, а там будет видно.