Друзья советовали Жилюку не выжидать, а действовать. Возможно, даже обратиться если не в ЦК, то в обком. Но ведь трудно защищать себя самого, вот и приходится сидеть и ждать, пока тебя вызовут…
Событием, которое подтолкнуло развязку, была неожиданная Мирославина смерть. О ней Степан узнал в райкоме, в кабинете Кучия, где, после небольшого оперативного совещания, Малец весьма узкому кругу рассказал о случившемся.
Всех заинтересовало то, что покойница была, как свидетельствуют врачи, на четвертом месяце беременности. Чей ребенок? Никто не решался сказать что-то определенное.
Ночью Степану стало плохо. Разболелось сердце, стучало в висках. Степан пососал таблетку, однако это не помогло. Не хотелось среди ночи беспокоить врачей, но почувствовал — не выдержит. Позвонил.
«Скорая помощь» появилась не сразу, примерно через полчаса. Перед этим врач, который постоянно имел с ним дело, позвонил и предупредил, чтобы не вставал, не поднимался, он откроет сам. («Да, да, — вспомнил Степан, — я ведь дал ему на всякий случай ключ… когда-то после первого приступа».)
— Лежать, голубчик, лежать, — приказал, обследовав его, врач. — Вы не железный. Полежите до утра, а там, если все будет в порядке, отправим вас в областную больницу. А вообще, — не переставал поучать он, — отдыхать надо, давно говорил — в санаторий съездили бы.
После укола Степану стало легче, он глубоко вздохнул, поблагодарил врача, пообещав прислушаться к его советам.
— Вот и хорошо, — врач собрал свои инструменты, — лежите, лечитесь, а я побегу.
Он еще принес и поставил возле больного стакан воды, осмотрел комнату, чтобы чего-нибудь не забыть, и попрощался. Как только за ним закрылась дверь, перед Степаном снова предстала нынешняя, пожалуй, уже вчерашняя сцена, внутри снова запекло-защемило, и он потерял сознание.
Больница стояла в центре города, в хорошо ухоженном саду. Сюда почти не доносился шум, днем, после процедур, можно было посидеть в одиночестве, почитать, подумать.
Степан Андронович облюбовал себе скамейку в самом отдаленном углу сада, среди роскошных кустов жасмина, который в эту пору цвел, дышал опьяняющими запахами.
Стараниями врачей вернулся Степан к жизни.
— Долгов у меня до дьявола, вот что, — шутил он, — не мог я просто так с ними разделаться.
— Ну да, ну да, — говорил главный врач. — Если бы мы не успели, куда бы и девались все ваши долги. Острая сердечная недостаточность, предынфарктное состояние, вам повезло.
А было так: вскоре после своего ночного визита врач решил на всякий случай позвонить больному, убедиться, все ли в порядке; на его настойчивые звонки никто не отвечал, и старика охватило беспокойство; долго не раздумывая, он вернулся в знакомую квартиру, открыл ее и застал своего пациента в бессознательном состоянии.
— Долго думаете меня здесь держать? — поинтересовался Степан.
— Спешить некуда, — ответил главврач. — Подлечим, потом направим в санаторий. — Он говорил рассудительно, и Жилюк понял, что осел капитально: эскулапы в самом деле будут держать его столько, сколько требуют обстоятельства.
— Жатва вот-вот, — умолял он, не зная, что им еще сказать, какие выставлять аргументы.
— Жатвы были и будут. Вы что, считаете себя незаменимым?
— Да нет, — смутился Степан, — не привык я отлеживаться.
— Ну, это дело такое, привыкнете, — улыбнулся врач. Он на минуту задумался, перелистывая «историю», и неожиданно спросил: — Вы одинокий?.. У вас никого нет?
— Одинокий, — непроизвольно ответил Жилюк. — Но имею брата. А что? — поинтересовался.
— Ничего, ничего, — поспешил успокоить врач. — Вас никто не навещает, кроме официальных лиц.
— Далеко, а пора ныне горячая.
— Ну да. — Врач внимательно посмотрел на него, и Степан понял, что тот знает о нем больше, значительно больше, а вопросы эти — всего лишь дань вежливости.
Они так и расстались — чего-то не досказав, чувствуя друг перед другом какую-то неловкость. Врач вызвал очередного больного, а Степан, прихватив стопку газет, пошел на свое место, где его ожидали уют, запахи цветов и спокойствие.