— Война, — вздохнула. — Все, Андрей, перекапустила война.
Только теперь заметил, что они, как встретились, так и стоят у кладбищенских ворот.
— Вы сегодня не на строительстве? — спросил учительницу.
— Сегодня троица, к вашему сведению, — ответила, смеясь, Людмила. — Решили передохнуть.
— Не помню такого решения.
— Ну, я встретила Наталку, Наталка меня — так, одно к одному… Вы спешите, Андрей?
— Еду домой.
— А я? А меня?..
— Вам тоже пора. Вечереет.
— Я бы так хотела увидеть поля! — Людмила поглядывала на повозку.
— Думаю, случай для этого представится. И очень скоро.
Девушка посмотрела на него с интересом.
— Имеете в виду жатву?
— Жатва. Чудесная пора!
— А я думала сейчас, вдвоем.
— Это невозможно, Людмила Тарасовна.
Ее глаза смотрели на него зачарованно, нежно, и Андрей не выдержал взгляда, отвел глаза. Никогда еще он не был в таком положении, и оно смущало его.
— Боитесь? — лукаво спросила Людмила.
— Кого мне бояться?.. И вообще: что это все такое? Я проводил вас вовсе не для того, чтобы дать основание…
— А без оснований, по-человечески, вы можете меня понять? Может быть… может быть… я люблю вас…
Андрей растерялся. Он покраснел, ладони стали влажными.
— Вы, кажется, собирались уезжать, Людмила? — выдавил он с трудом.
— Но вы уговаривали меня остаться…
— Извините. Я так не ради собственных интересов. Я могу…
— Что можете?
— Помочь вам с откреплением. Поговорю в райкоме.
Плечи, до сих пор гордо державшие ее красивую головку, вдруг опустились, в глазах сверкнули слезы.
— Понимаете, — продолжал Андрей, — вам… будет трудно. Я люблю Марийку. Это у нас давно. Очень давно. Было бы великим грехом и перед нею, и перед вами… Вам в самом деле лучше уехать. Скажете, что дома что-нибудь с родителями…
— Эх вы!.. — кинула презрительно Людмила и отвернулась.
— Какой уж есть, — сказал, не найдя лучших слов. — И не будем сердиться друг на друга. Слышите, Люда?
Но она вдруг закрыла лицо руками и стремглав бросилась прочь.
XXVIII
…Обоз саней и легких одноконных бричек вылетел из лесу и помчался в сторону села. «Едут!.. Едут!..» — кричали отовсюду. Со дворов на дорогу, на улицу валом повалили люди. День выдался хороший, ясный — встречать молодых шли старшие и ребятишки, а впереди всех, празднично одетые, мать и отец.
Первая бричка, на которой они, Мирослава и Павел, ворвались на околицу, задержанная толпой, остановилась. Павел неторопливо спустился на землю, помог Мирославе и, неумело поддерживая ее под руку, степенно направился к людям.
Толпа притихла.
В нескольких шагах от людей молодые остановились, поклонились родителям и односельчанам, которые все прибывали, прибывали, заполоняя улицу. От толпы отделился и вышел, остановился впереди, высокий, в большой заячьей шапке бородач.
«Челом и вам, добрые люди, — обратился к приезжим, которые тем временем успели соскочить с саней и выстроиться позади молодых. — Кто такие и куда путь держите?» — допытывался бородач.
Павел краснел от десятков обращенных на них глаз, однако держался лихо, потому что рядом была она, та, которую искал, о которой мечтал всегда, в радости и в печали. Он держал ее за руку, ощущал ее тепло, ее дыхание.
Откуда ни возьмись — вынырнул Стецик.
«Люди мы здешние, — ответил он бородачу, — а едем с охоты».
«Так, — пристукнул палкой спрашивающий, — а что же вы, скажем, везете с охоты?»
«А везем мы куницу — красну девицу, — продолжал, почему-то подмигивая Павлу, Стецик, — вот она, — поклонился Мирославе. — Просим принять к себе».
«А это уж как общество скажет, — обратился к людям старик. — Принимаем их, или как по-вашему? Ловцы-молодцы вроде бы ничего, да и куницу — красну девицу поймали хорошую».
«Слава молодым!» — закричали вокруг.
Павел взял Мирославу за руку, поцеловал, подвел к родителям:
«Благословите, тато и мама».
Андрон Жилюк высоко поднял руку, перекрестил их.
«Благословляю вас, дети, на жизнь совместную, на счастье и радость», — промолвил он, а мать не выдержала — заплакала.
«Поздравляем и мы тебя, — подошел Стецик, и они трижды поцеловались. — Желаем жить-поживать, добра наживать да и нас, побратимов своих, не забывать. А тебе, Мирослава, — обратился к молодой, — еще и особый наказ: одарить своего мужа сыновьями. Чтобы нашему роду да не было изводу».
Люди расступились, и они с Мирославой пошли на старый жилюковский двор, а сзади и со всех сторон слышалось: