— Для мужчины ты очень даже симпатичный. У тебя светлые волосы, и походка как у девушки. Спек, а теперь ты что делаешь?
— Сверх компенсирую, — говорю я, топая по кафелю, как слон. — Я всерьез опасаюсь за свою безопасность. И хочу домой.
— Домой нельзя.
— Почему?
— Мы же тут заперты. Мы отсюда не выйдем.
— Ноты говорил…
— А ты меня больше слушай, Спек. — Джек открывает дверь туалета, повернув ручку хвостом, и идет непосредственно в бар. — Две пинты пива, — говорит он бармену явного пролетарского происхождения.
— Джим, — говорю я укоризненно, — а как же правила вежливости?
— Какой вежливости?
— Ты что, не знаешь?
— Не знаю.
— Ага.
— Я в пабе, Спек. А когда я в пабе, меня, кроме пива, вообще ничего не волнует. Кроме пива и женщин. И хорошего махача.
— Джим, если ты затеешь драку, я вызову полицию.
— И тебе не придется кричать очень громко, Спек. Они уже здесь. Видишь? У музыкального автомата.
Я прослеживаю за его взглядом и вижу двух полицейских, причем один из них кажется мне смутно знакомым. Я напрягаю мыслительный процесс.
— Да, точно. Это тот полицейский, который приходил арестовывать Бабулю Кошак.
— Классная бабка Бабуля Кошак. Она мне нравится.
— В каком смысле?
— В прямом. Может, я даже ее приглашу на свидание.
— Но ты же жираф. Причем мертвый. А она — старая женщина. К тому же она в тюрьме. Пожизненный срок за кражу домашней обуви. На такой шаткой основе вряд ли можно построить серьезные длительные отношения.
— А твоего мнения кто-нибудь спрашивает?
— Никто, — говорю я, смутившись. — Но, Джим, ты же мой друг. Я за тебя переживаю. Нравится это тебе или нет. И я не хочу, чтобы тебе было больно. — Я прищуриваюсь. — Ты что, правда собрался ее пригласить на свидание?
Он смеется.
— Так ты пошутил?
— Разумеется, я пошутил. Стал бы я приглашать на свидание старуху. — И когда я с облегчением вздыхаю, он вдруг добавляет: — Я бы ее просто трахнул.
— Ну да. Очевидно.
Бармен ставит на стойку два пива. Говорит Джиму, что с него пять фунтов. Джим вопросительно смотрит на меня.
— Не смотри на меня, Джим. Я не взял кошелек.
— Но мне нечем платить.
Я закусываю губу.
— Что, совсем нечем?
— А мне некуда положить деньги. — Джим отходит от стойки и поворачивается кругом. — Сосчитай карманы, — говорит он игриво.
— Да, лучше бы ты был призраком-кенгуру. — Я похлопываю себя по карманам и достаю кошелек, изображая искреннее изумление. — Ой. Я его все-таки взял.
Джим качает головой.
— Сукин сын.
— Кто бы говорил?! Даже супа мне не оставил.
— Какого супа?
— Чесночного супа.
— Какого чесночного супа?
— Чесночного супа, который из банки.
— Какого чесночного супа, который из банки?
— Ну, супа. Чесночного супа из банки.
— Какого ну супа, чесночного супа из банки?
Я сдаюсь. Когда он в таком настроении, спорить с ним бесполезно. Признавая свое поражение, я достаю из кошелька аккуратно сложенную банкноту и отдаю бармену, который скатывает ее в шарик, потом расправляет и сует в ящик под кассой.
Джим поднимает кружку.
— Твое здоровье.
Я не верю своим глазам.
— Джим, ты только что поднял кружку?
Он кивает: ага.
— Прошу прощения, если я говорю очевидные истины, но ты же жираф. Только пойми меня правильно. Я совсем не хочу тебя обидеть. Недостающее в плане пальцев ты с лихвой компенсируешь длиной шеи. Но как гордый владелец четырех раздвоенных копыт ты от природы лишен способностей держать кружку с пивом.
— И что мне, по-твоему, делать? Пить пиво через соломинку?
— Только не в этом гадючнике. К тому же речь не о том. Речь о том, что ты, Джим, четвероногое млекопитающее из отряда парнокопытных, только что поднял кружку с пивом. И мне интересно, как ты это сделал?
— Все очень просто, если знать ноу-хау.
— Ну так поделись.
— Держатель на липучке.
— Ты часто здесь выпиваешь, да?
Он кивает.
— Я здесь постоянный клиент.
— И что, никто до сих пор не заметил, что ты жираф? И плюс к тому — призрак?
— Посмотри вокруг, — говорит Джим. — Тут все ужратые в хлам.
— Но ты же просишь держатель у бармена. Неужели он ничего не заподозрил?
— Я сказал ему, что я — инвалид. — Он ухмыляется. — Если ты инвалид, то тебе все позволено.
— Например?
Он на секунду задумывается.
— Например, можно кушать с открытым ртом.
— Изумительно. Ладно, твое здоровье. — Я чокаюсь с ним своей кружкой. Кружки с довольным звоном стукаются друг о друга, а я пользуюсь случаем присмотреться к держателю на липучке. Приспособление, надо сказать, незатейливое: браслет из ленты-липучки, надетый на Джимово копыто, и кусочек такой же липучки, приклеенный к кружке. — И что будем делать теперь?
Он вытирает пивную пену с верхней губы.
— Будем пить.
— А потом?
— Потом блевать. Потом потеряем ключи от дома. И задрыхнем в канаве.
— Теперь я знаю, чего мне не хватало в жизни.
— Можно поговорить с девочками.
— Так чего же мы ждем?
— Здесь девочек нет. Много старых алконавтов и ни одной девочки.
— Я видел на улице проститутку. Там, на стоянке.
— Не увлекайся, Спек. Ты — женатый мужчина. Зачем тебе разговаривать с девочками?
— Слушай, может быть, сядем за столик? — Я увожу его в темный, дымный уголок, и мы садимся за столик. Джим смотрит в пространство, я размышляю о страшной, кровавой смерти.
— Спек?
Я выхожу из задумчивости и вижу, что все мое поле зрение занято жирафом по имени Джим.
— Спек, ты чего?
— За меня не волнуйся. Просто я умираю. Всего-навсего. Слушай, Джим, я хочу облегчить свою совесть. Помнишь, я говорил, что жена загорает у мамы дома? Что у ее мамы новая кварцевая установка для загара? Которую она выиграла в лотерею Фонда помощи пицце. Джим. Джим, ты что, спишь?
— Э?
— Он поднимает голову со стола и вытирает слюну с подбородка.
— Ты устал, Джим?
— Мне скучно.
— Мне казалось, ты любишь ходить по пабам.
— Но не с тобой.
— Ты слышал, что я сейчас говорил? Насчет облегчить свою совесть?
— Нет.
Я чешу левое ухо.
— Ну, еще дома. Пиво, пицца, порнографические журналы. Помнишь?
Он кивает.
— На самом деле, Джим, я их купил для тебя.
— Для меня?
— Ну…
Он весь сияет. В буквальном смысле. Сейчас его жирафья голова похожа на зажженную лампочку в форме жирафьей головы.
— Для тебя, да, — говорю я. Мне действительно стало легче. — Я знаю, как ты любишь пиццу. И пиво. И какой ты испорченный. В смысле, морально испорченный. Иными словами, я знаю, как высоко ты ценишь хорошие эротические фотографии.
— Для меня? — переспрашивает он тупо.
— Да. Для тебя. Я купил их тебе, в подарок. Потому что ты — мой лучший друг. И ты мне нравишься, Джим. Как человек. Ну, то есть жираф.
— Спек, если тебе когда-нибудь будет нужно, чтобы я что-нибудь для тебя сделал, ты лишь попроси.
— Спасибо, Джим. Обязательно попрошу.
— Я, разумеется, не сделаю ничего.
— Э…
— Буду занят, сам понимаешь. Порножурналами, пивом.
— И почему я не удивлен?
— Кстати, а что ты там говорил насчет медленного умирания?
— Ну, врачи говорят…
— Что ты задохнешься от собственной перхоти.
— Джим, это очень серьезно.
— Ты что, поверил во всю эту чушь насчет сексуальных контактов с женой? Я все это придумал. Для смеха.
— Ты все придумал?
Он выдувает из ноздрей пивную пену.
— И что это было? «Да» или «нет»?
— Левая ноздря — «нет». Правая — «не знаю».
— Ладно, как бы там ни было. В смысле, с твоими ноздрями. Не знаю, может быть, это было совпадение. Или, может быть, просто животная интуиция. Ноты попал в точку. Как говорится, вбил гвоздик в гроб. — Я отпиваю пива. — Джим, перед тем, как нас выписали из больницы, доктор Жираф сказал, что я непременно умру, если немедленно не возьмусь за исследование собственной сексуальности.