Как бы в подтверждение моей мысли Карен хлопает в ладоши и говорит:
— А давайте слетаем к морю. Джим, пожалуйста.
Джим качает головой.
— Я не взял с собой плавки.
— А их вообще выпускают такого размера? Да и зачем тебе плавки? Ты же всегда ходишь голым.
— А вдруг мне захочется искупаться.
— И чего?
Он отвечает не сразу, потому что ему надо сосредоточиться на полете.
— Если я плаваю голым, у меня яйца качаются на воде и пугают детей.
— Что, кстати, неудивительно.
— И еще эти… — он наклоняет голову, чтобы не врезаться в низко летящий воздушный шар на горячем воздухе, — …медузы. А вдруг меня обожжет медуза? Влепится прямо в головку члена.
— И поделом, — говорю я.
Так, за дружески-добродушным взаимным подкалыванием, и проходит полет. Каждые две-три минуты Карен спрашивает у Джима, скоро ли мы прилетим, а Джим оборачивается к ней и смеется. Чистым, радостным смехом. Вот так посмотришь на них и никогда не подумаешь, что еще минут двадцать назад его язык был у нее в рабочем органе.
Облака раздвигаются, словно белые занавески, и там, за ними, — безбрежная синева. Только это не небо, а море. Джим спускается вниз, постепенно набирая скорость, и приземляется с глухим стуком на пустынную набережную.
— Давайте поищем, где у них тут продают мороженое, — говорю я, спрыгивая со спины Джима и подавая руку Карен. — Хотите мороженое?
Джим облизывается, но Карен молчит. И вид у нее удрученный.
— Карен, ты чего?
— Если я вернусь в «Пендель», мистер Бинго меня побьет.
— Так и не надо тебе никуда возвращаться. Оставайся здесь. Ты же хотела на море. Найдешь себе работу. Мы тебе поможем. Да, Джим?
— Но я хочу вернуться.
— Почему?
— Если я вернусь, мистер Бинго меня побьет.
Я морщусь и спрашиваю:
— Тебе что, нравится, когда тебя бьют?
Карен кивает.
— Тогда чего же мы ждем? Джим, надо быстрей везти Карен обратно в «Пендель».
— Быстрее не надо, — говорит Карен, взбираясь обратно на спину жирафа-призрака. — Может быть, если мы припозднимся, мистер Бинго стукнет меня столом.
— Хорошо, только я должен это увидеть. Спек, ты с нами?
На пляже почти никого. Но один человек все-таки есть. Женщина. Лежит на спине. Она в темных очках, но жену я узнаю всегда.
— Джим, вы летите, а я задержусь. Мне нужно кое-что сделать.
— Спек, — говорит Джим, проследив за направлением моего взгляда, — это там не твоя ли супруга?
Я киваю.
— Вот и трахни ее как положено.
— Именно это я и имел в виду, когда говорил, что мне нужно кое-что сделать.
— Заправь ей сзади, а потом вынь и спусти ей на задницу.
— Спасибо, Джим, за совет. Но истинной любви хореограф не нужен.
— Только не торопись ей вставлять. Пока она вся не намокнет.
— Джим, я тебя очень прошу, не нервируй меня. Я и так весь на нервах.
— Ты успокойся, не нервничай. Это всего лишь секс. Можно подумать, ты раньше ничем таким не занимался.
— До свидания, Джим.
— До свидания, Спек. И удачи.
Дождавшись, пока жираф-призрак и проститутка-извращенка не исчезнут из виду, я спускаюсь на пляж, к жене. Идти не то чтобы далеко, но и не то чтобы близко. Минуты две-три. Когда моя тень падает на ее коричневый купальник-бикини, она поднимает очки на лоб, смотрит на меня, моргает и говорит:
— Скотт.
— Воздержанья. Я думал, ты к маме поехала.
— Я и поехала. А маме вдруг захотелось поехать к морю, и мы поехали к морю.
— А где мама?
— В отеле. Вчера мы ходили в кабаре. Она увидела, как пляшут девочки, и вновь ощутила себя молодой, и пошла танцевать, и упала.
— Воздержанья, — говорю я, подавив свою гордость, — давай займемся любовью. Прямо сейчас. Здесь, на пляже. — Я смотрю по сторонам, нет ли кого-то поблизости. Никого нет. — Ты не против заняться со мной любовью? Здесь. На пляже.
— Может быть, — говорит Воздержанья, пошевелив пальцами ног. — То есть да.
Я расстегиваю брюки. Брюки падают на песок. Я жду, что жена рассмеется, но она не смеется. Тогда я снимаю трусы, то есть боксерские шорты, потому что других трусов я не ношу. Брюки и шорты я кладу рядом с ботинками и носками, где уже лежат свитер с футболкой. И вот он я, голый, и бледный, и слегка волосатый посередине.
Воздержанья садится и улыбается.
— Мой рыцарь, — говорит она, и я не совсем уверен, к кому из нас двоих она обращается, ко мне или к моему пенису, а потом она наклоняется и берет его в рот.
Носорог Какашкин
Гарри всегда был моим начальником. С самого первого дня, как я только пришел на телевидение. Именно Гарри запустил сериал, который стал главным хитом десятилетия на НФ-канале, «Космонавта в космосе». Моя идея. В глазах Гарри Дельца я всегда прав, просто по определению.
Я прохожу через большой общий офис к своему столу, здороваюсь со своей секретаршей, миссис Уныньей, ставлю сумку под стол и включаю компьютер. Едва я сажусь, подходит Гарри в серебристом костюме, призванном привлекать внимание. Сквозь его серебристую прозрачную рубашку просвечивает волосатый живот. Сегодня «вольный понедельник», дресс-код соблюдать не обязательно, и поэтому Гарри без галстука.
— Ну что, тебя можно поздравить? — говорит он, роняя мне на стол пластиковую папку.
— Спасибо, Гарри.
Он имеет в виду мою самую главную новость, но об этом чуть позже.
— Теперь понятно, почему ты так навострился на новый проект. Это действительно будет хит. Всем хитам хит.
Ну а всем, занятым в производстве программы, естественно, будет какое-то поощрение. Может быть, даже зарплату повысят.
Я смотрю на пластиковую папку.
— Это что, Гарри?
— Это, мой дорогой, наша новая программа.
Я поднимаю глаза на Гарри. Он, наверное, шутит. Но нет, не шутит.
— Но, Гарри, мы ведь еще даже не собирались.
— Где? С кем?
— Ну, просто не собирались. Надо же провести мозговой штурм…
Он качает головой.
— Креативно-научный центр «Мозги Скотта Спектра», — говорю я, имея в виду имя файла у себя на компьютере, — неисчерпаемый кладезь блестящих идей для хитовых программ.
— Да неужели?
Я поворачиваюсь на своем вертящемся стуле, беру со стола папку и тут же бросаю обратно на стол.
— Гарри, — говорю я и больше не говорю ничего.
Гарри подходит к моей секретарше, жестом сгоняет ее со стула, потом подтаскивает ее стул к моему столу и садится.
— Скотт, «Космонавт в космосе» — это была замечательная идея. Выдающаяся идея. Я часто задумываюсь, почему я сам до этого не додумался. Но я не додумался. А вот ты додумался. И почему? Потому что ты выдающийся сценарист. Генератор идей.
— Спасибо, Гарри. — Я даже немного смущен.
Он трет переносицу и шмыгает носом.
— Ты выдающийся сценарист, Скотт. Генератор идей.
Поверх его головы я наблюдаю за миссис Уныньей, которая уныло качает головой. Она стоит, прислонившись к шкафчику для картотеки, и пилит ногти пилочкой для ногтей.
— Но, Гарри, если я такой весь из себя выдающийся генератор идей, почему со мной даже не посоветовались насчет новой программы?
— Ну, может быть, ты чересчур выдающийся генератор.
— Как так?
Он опять трет переносицу и смеется.
— Если бы мы знали как, мы бы все стали такими же выдающимися.
— Я не это имел в виду. Я просто хотел сказать, что нет такого понятия, как «выдающийся чересчур». Есть вещи, которых не может быть слишком много, просто по определению. Чем больше хороших, блестящих идей, тем лучше для дела. И тем ценнее мой вклад.
— В теории — да. Но на практике — нет.
— И все же мне кажется, что надо было сперва посоветоваться со мной.
Гарри начальственно проворачивается на вертящемся стуле моей секретарши, делает паузу, чтобы подумать, снова делает паузу и говорит:
— Скотт, пару месяцев назад я заглянул в Креативно-научный центр «Мозги Скотта Спектра». — Он достает какую-то бумажку из кармана своего серебристого пиджака, призванного привлекать внимание. Бумажка сложена вчетверо, и когда он ее разворачивает, мне становится видно, что текст на листе распечатан на принтере. Гарри прочищает горло и зачитывает с бумажки: — Жираф-убийца. Поймать жирафа. Смерть жирафу. Длинный, пятнистый, тупой. Отрубить ему ноги. Отпилить ему ноги. Пока он бежит по саванне. — Гарри складывает листок и бросает его в мусорную корзину. — Так что вот. С тобой посоветовались. В каком-то смысле.