Реймонд Карвер
Жирный
Я сижу у своей подруги Риты за чашкой кофе, курю сигарету и про все про это ей рассказываю.
А рассказываю я ей вот что.
Среда тянулась бесконечно, и вот, ближе к закрытию, Херб сажает за мой столик этого жирного.
Жирнее я никого в своей жизни не видела, хотя вид у него опрятный и одет вполне прилично. У него все большое. Но особенно мне запомнились пальцы. Я еще когда шла к пожилой паре за соседним столиком, то сразу обратила на них внимание. Они раза в три больше, чем у всех, — такие длинные, толстые и пухлые.
Ну, значит, обслуживаю я другие свои столики: четверых бизнесменов, очень капризных, еще одну компанию из четырех человек, трое мужчин и женщина, и эту пожилую пару. Леандер налил жирному воды, а я пока не подхожу — даю ему время выбрать.
— Добрый вечер, — говорю. — Будете заказывать? — говорю я ему.
Рита, он был огромный, просто огромный!
— Добрый вечер, — отвечает он. — Здравствуйте. Да, — говорит, — я думаю, мы уже готовы сделать заказ, — говорит.
У него такая манера говорить, ну, понимаешь, — чудная. И пыхтит чуть ли не после каждого слова.
— Думаю, для начала мы закажем салат «Цезарь», — говорит он. — А потом тарелку супа и к нему, будьте любезны, еще хлеба и масла. Баранью отбивную, пожалуй, — говорит. — И печеную картошку со сметаной. Десерт мы выберем потом. Большое вам спасибо, — и протягивает мне меню.
Боже мой, Рита, ну и пальцы!
Я бегу на кухню, отдаю заказ Руди, и он принимает его с кислой миной. Ты же знаешь Руди. Он всегда такой на работе.
Я выхожу из кухни, и тут Марго — я тебе рассказывала про Марго? Та самая, которая вешается Руди на шею? Вот она мне и говорит: «Этот твой жирный приятель, он кто? Ну и пузан».
Вот с этого все и началось. Мне кажется, именно с этого все и началось.
Я готовлю салат «Цезарь» прямо за его столиком, он следит за каждым моим движением, а сам намазывает масло на хлеб и откладывает куски в сторону, а сам пыхтит и пыхтит. В общем, нервы у меня уже на пределе, ну, почти, и я опрокидываю его стакан с водой.
— Извините, пожалуйста, — говорю. — Вот так всегда бывает, когда торопишься. — Простите меня, пожалуйста, — говорю. — На вас не пролилось? — спрашиваю. — Я сейчас позову помощника, он вытрет, — говорю.
— Не беда, — говорит он. — Пустяки, — говорит он и пыхтит. — Не беспокойтесь, мы не сердимся, — говорит.
И улыбается, и взмахивает рукой. В общем, я иду за Леандером, а когда возвращаюсь, чтобы подать салат, смотрю, жирный уже съел все свои бутерброды.
Чуть погодя я приношу ему еще хлеба — а он уже доел салат. А ведь это же «Цезарь», ты представляешь? То есть порция огромная.
- Вы очень любезны, — говорит. — Хлеб чудесный, — добавляет он.
- Спасибо, — отвечаю я.
- Очень вкусный, — продолжает он, — вы уж нам поверьте. Не часто нам доводилось есть такой хлеб, — говорит.
— А вы откуда приехали? — спрашиваю я. — Кажется, я вас раньше не видела.
(— Да уж, такого забудешь, — хихикнув, перебивает Рита.)
— Из Денвера, — отвечает он.
Я больше ничего не спрашиваю, хотя самой любопытно.
— Ваш суп будет готов через несколько минут, сэр, — говорю я и перехожу к столику, где сидят четверо бизнесменов, очень капризных, — узнать, не нужно ли им еще чего.
Ну вот, подаю я ему суп, и смотрю, хлеб опять исчез. Он как раз кладет в рот последний кусок.
- Честно говоря, — говорит, — мы не всегда столько едим, — говорит. И пыхтит. — Вы уж простите.
- Ну что вы, что вы, — это уже я ему. — Люблю смотреть, как мужчина ест, да еще с таким удовольствием, — говорю.
— Не знаю, — говорит он. — Наверное, в смысле удовольствия — это правда про меня. — И пыхтит.
Заправляет салфетку. Потом берет ложку.
- Господи, ну и жирдяй! — это мне Леандер.
- Он в этом не виноват, — говорю я, — так что заткнись.
А сама ставлю на стол еще одну корзинку с хлебом и масло.
- Как вам суп? — спрашиваю.
- Спасибо. Вкусный, — говорит. — Очень вкусный, — и вытирает губы, потом промокает салфеткой подбородок. — Вы не считаете, что тут жарковато, или мне только кажется? — спрашивает.
- Да, жарковато, — соглашаюсь я.
- Наверное, мы снимем пиджак, — говорит он.
- Конечно, снимайте, — говорю. — Человек должен чувствовать себя комфортно.
- Это верно, — говорит он, — еще как верно, — говорит.
Но чуть позже замечаю, что пиджак он так и не снял.
Мои столики освободились, обе компании ушли, пожилая пара тоже. Ресторан пустеет. А я подаю жирному отбивную, печеную картошку и приношу еще хлеба и масла; он теперь в зале один.
Я щедро поливаю картошку сметаной. Поверх сметаны сыплю лук и бекон.
- Желаете чего-нибудь еще? — спрашиваю.
- Нет, все замечательно, — говорит он и пыхтит. — Все прекрасно, спасибо, —добавляет он и снова пыхтит.
— Приятного аппетита, — говорю я. Снимаю крышку с сахарницы и заглядываю внутрь. Он кивает и не спускает с меня глаз, пока я не ухожу.
Теперь мне понятно — что-то на меня тогда нашло. Сама не знаю, что.
— Как там поживает наш пузан? Он скоро тебя до смерти загоняет, — говорит Гарриет. Ты же знаешь Гарриет.
- На десерт, — говорю я жирному, — мы можем предложить «Зеленый фонарик» — это пудинг с подливкой, а еще у нас есть чизкейк, ванильный пломбир и ананасовый шербет.
- Мы вас случайно не задерживаем? — пыхтит он с озабоченным таким видом.
- Ну что вы, — говорю я. — Конечно, нет. Не торопитесь, — говорю. — Я принесу вам еще кофе, а вы пока решайте, что будете на десерт.
- Признаемся честно, — говорит он, и слегка поерзывает на стуле. — Мы бы взяли «Фонарик», впрочем, и от ванильного пломбира мы бы тоже не отказались. С капелькой шоколадного сиропа, если можно. Мы ведь уже говорили, что проголодались, — говорит он.
Я отправляюсь на кухню, чтобы самой проследить, как будет готовиться его десерт, и Руди тут же выдает:
— Гарриет говорит, ты там какого-то циркового урода обслуживаешь. Он правда такой жирный?
А сам уже снял фартук и поварской колпак, ну, сама понимаешь.
— Руди, он, конечно, жирный, — говорю я, — но не в этом дело.
А он только ржет в ответ.
- Сдается мне, она неравнодушна к толстячкам, — ехидничает он.
- Смотри в оба, Руди, — говорит Джоан, которая как раз вошла на кухню.
- Я начинаю ревновать, — говорит он ей.
Я ставлю «Фонарик» прямо перед жирным, а рядом еще большую порцию ванильного пломбира с шоколадным сиропом.
— Спасибо, — говорит он.
— Ешьте на здоровье, — говорю, и у меня возникает какое-то странное предчувствие.
— Хотите верьте, хотите нет, — говорит он, — мы не всегда столько едим.
—А я вот ем, ем, и все никак не могу поправиться, — говорю я. — А так хотелось бы поправиться, — говорю я.
— Нет, — говорит он. — Нам бы не хотелось, но у нас нет выбора. Выбора нет.
Потом он берет ложку и начинает есть.
И что дальше? — спрашивает Рита, прикуривает одну из моих сигарет и придвигает стул поближе к столу. — Становится все интереснее, — говорит она.
- А дальше ничего. Это все. Он доел десерт и ушел, а потом мы пошли домой — я и Руди.
- Ну и жирдяй, — говорит Руди, и потягивается, как обычно, когда устает. А потом смеется и снова утыкается в телек.
Я ставлю чайник и иду в душ. Кладу руку на живот и пытаюсь представить, что было бы, если бы у меня были дети и один из них оказался бы таким же жирным.
Потом наливаю в заварочный чайник кипяток, ставлю на поднос чашки, сахарницу, коробку обезжиренных сливок и несу все это Руди. А Руди говорит, словно только об этом все время и думал:
— Знал я как-то одного жирного мальчишку, когда был маленький, даже двоих, жирных-прежирных. Какие же это были толстопузы, боже ты мой. Их имен я не помню. Одного звали Жирным, иначе и не называли. Этого, который жил в соседней квартире. Другой появился позже. Его звали Студнем. Все, кроме учителей. Студень и Жирный. Жалко, фотографий не осталось, — сказал Руди.