Властитель всея Алезии встал, совсем неизящно отёр лицо рукавом и выбрался на сушу.
- Ну слава богам, - Шейра набросил на его плечи собственный плащ. – Я боялся, что ты превратился в рыбу. Такой же скользкий, холодный и немой.
- Я тебя выгоню, - спокойно сказал король. – Ты должен меня развлекать, а не нагонять тоску.
- Изволь, - Шейра протянул этому зануде флягу с вином. – Чего вашему величеству угодно? Балладу романтического свойства, беспощадно высмеивающую наивные устремления и классические сюжеты? Или, быть может, рассказать анекдот, что давеча подслушал в трактире у дороги? Правда, он злободневный…
- И что?
- Тебе может показаться не смешным.
- Валяй балладу. Только петь будешь на ходу.
- Да уж понятно. Не в мокрых штанах же ты будешь её слушать. Переодеться бы…
Виалирр Рихдейр направился прочь с абсолютно прямой спиной. Будто проглотил даже не меч, а целую родовую алебарду. Впрочем, вряд ли в семействе Рихдейров кто-то владел алебардой.
- А то вот явится ваша досточтимая королева-мать, а мы тут пьём, и опять же в мокрых штанах…
- Не явится.
Они вошли в узенькую, мало кому известную дверцу, поднялись по витой лестнице до самого верха. Как ни странно, его величество направлялся вовсе не в свои покои. И даже не к винным погребам, что было бы безмерно удивительно, но вполне приятно в такие времена. Надраться до зелёных харрашей и хоть немного пожить в приятном мире.
Нет, эту комнату называли маленькой личной библиотекой короля. Здесь он когда-то уединялся – писать сонеты и рисовать свои странные картины, на которых люди превращались в животных, облака и паруса, плывущих по небу кораблей.
Виалирр Рихдейр не заходил сюда много лет.
- Да, - пробормотал Шейра, - пожалуй, здесь ваша матушка нас искать не станет.
- Она не поэтому не придёт, - король зажёг лампу, затем вторую. – Она отправилась задавать вопросы этой рингайской девчонке.
Света все равно было маловато, узкое окно, забранное ажурным витражом, было скорее для красоты. Выражение лица милого друга оставалось загадкой в эдаком полумраке.
- И ты это допустил? – тихо и серьёзно спросил Элод.
- Девочка нас не выдаст. Она как-то старомодно верна произнесённым обетам.
- В этом я не сомневаюсь. Но у госпожи Альтеррины найдутся свои способы проверки.
- Не думаю, что она поведёт её проверять сегодня, - вот теперь даже в голосе звучала усмешка. – Сегодня она будет злиться. Она не любит узнавать что-либо не первой.
- Допустим, - пожал плечами Шейра. – Ты просто отдал свою юную жену на растерзание своей матери. Допустим, она просто скажет ей всё то, что хотела бы – тебе, но бережёт твоё слабое здоровье. Но потом… потом она всё равно поймёт.
- Не поймёт.
Уверенности в голосе короля хватило бы на всех послов Берхлины. Где было это всё, когда было так нужно? И откуда взялось теперь?
Шейра сделал то единственное, что мог теперь. Задал прямой и ужасно глупый вопрос.
- Почему?
- Потому что я сделаю это правдой.
Если бы Шейра мог хлопнуться в обморок от крайнего изумления, то сейчас он бы это непременно сделал. Но крепкие нервы и железное здоровье напрочь лишили его такого удобного пути к отступлению. Оставалось только напиться. Потом.
- Ты всё-таки решился? Сделать её женой по-настоящему?
Это ведь могло случиться? Девочка была красива, отважна, наивна, но вовсе не глупа. Она могла понравиться королю, который когда-то был поэтом?
Ему самому она нравилась. Пожалуй, даже больше, чем её обворожительная сестрёнка. Чистота порой завораживает даже такие прожжённые пороками души, как у Элода ре Шейра.
Эта горная девочка, холодная и прозрачная как родник, и его капризный коронованный мученик – красивая могла бы быть пара. Как раз такая, о которых потом слагают все эти сентиментальные песенки.
- Ты же знаешь, что я не могу, - глухо сказал Рихдейр, развеяв наваждение.
- Можешь. Ты мужчина, она женщина. Вы оба живы. Ничего не мешает, более того – вы супруги, а, значит, богам и людям ваше воссоединение должно быть только в радость.
- Прекрати. Ты же знаешь.
- Я? О да. Я знаю. Если твоего Алакрана убьют там в заварушке с Аэльмарэ, то знать будем только ты и я. И я тебе скажу – эта клятва больше ничего не значит. Ничего. Ты не обязан хранить её до самого конца – своего и этой нелепой грешной страны.
- Прекрати.
Рихдейр говорил всё тише и злил этим невероятно. Своей бессмысленной обречённой жертвенностью. Своей трагической позой.