- Я с дороги, - всё-таки сообщил Шейра.
- Можно подумать, я не догадываюсь, - протянул его собеседник.
Шейра воздел очи к расписному потолку. Потом отставил вино, пожал плечами и вошёл за ширму.
- У тебя там целая толпа просителей, почитателей и прочих лизоблюдов, а руку помощи протянуть как всегда некому.
- Тебя мне не заменит никто, - со слабой улыбкой на бледном как снег лице сообщил Виалирр Рихдейр, застывший в странной изломанной позе среди залитых кровью шелков. – Ты же понимаешь…
- Где уж мне грешному, - пробормотал Шейра, подхватывая своего короля. – Как давно началось?
- Посади меня сначала ближе к камину, - ответил Рихдейр. – И одеяло бы какое-нибудь потеплее.
- Как прикажете, ваше величество. Но, может, стоит ещё и одеться?
- Потом. Вина и одеяло, - отмахнулся Рихдейр, падая в кресло.
- Да, эти королевские мощи не мешало бы чем-нибудь поскорее прикрыть, - согласился Шейра. – Смотреть же больно.
Он нашёл одеяло, подогрел вино на специальной жаровенке, всыпал в него специй и протянул молчавшему всё это время королю. Выпростанная из-под одеяла худая рука дрожала так, что горячий напиток расплескался, оставляя на светлой шерсти пятна, неотличимые от кровавых.
Шейра страдальчески поморщился.
- Как давно? – спросил снова.
Рихдейр пригубил вина, откинулся на спинку кресла, глядя на Элода из-под полуприкрытых век.
- Ты едва успел уехать, - сказал тихо-тихо. – Каждую ночь.
- Плохо, - отводя глаза, проворчал Шейра. – Я бы даже сказал, отвратительно.
- Сам знаю. Раз уж ты на меня даже не смотришь. Даже ты.
- Да полно, твоё величество. Я просто с дороги, устал немного, - соврал шут. – Нормально ты выглядишь. Немного хуже, чем было когда-то, но…
Виалирр ничего не сказал, но молчал так выразительно, что в руках шута сама собой треснула эбонитовая трубка, которую он хотел было раскурить.
Пришлось сделать усилие и смотреть своему королю в лицо.
В мертвенно-бледное, с ввалившимися глазами и заострившимися болезненно чертами лицо, в котором едва угадывались следы обычной красоты. С этого монарха портретики пришлось бы писать, разве что изрядно приправив лестью. А ведь ещё недавно эти краскомазилы такими же толпами у ворот строились, как господа придворные в приёмном зале.
- А где твои эти? Друзья лепшие в шелках и бархате? Где этот красавчик Райенар? Где твой раззолоченный Алакран? Где его лисья светлость Эрметхарц? Какого демона ты загибаешься здесь в одиночестве, а вся эта свора прогуливает твои денежки в каком-то трактире?
Рихдейр страдальчески нахмурил брови.
- Я бы сам не отказался это знать, - капризно поджал губы государь Алезии. – В самом деле, кому в этом государстве интересен король? Это же так, самый не нужный человек в мире. Можно и вовсе не обращать внимания на то, что происходит за этой дверью. Я мог умереть в любую, в каждую из этих ночей, и когда вы бы спохватились? Когда пришли бы выпросить новых милостей?
- Может быть, может быть, - рассеянно пробормотал Шейра.
- Ну, так давай!
Из-под длинных ресниц короля сверкнула серебряная молния взгляда. Видимо, совсем открыть глаза сил у этого тирана и деспота не было.
- Я действительно мог умереть. И не один раз.
- Знаю, - кивнул Шейра.
- И это всё, что ты можешь сказать своему королю? Бессердечный предатель, которого я неизвестно зачем пригрел на своей груди.
Элод ре Шейра задумчиво подкрутил собственный ус. Для повышения боевого духа заставил себя посмотреть на измученное лицо Рихдейра, на чёрные когда-то, а теперь изрядно битые сединой локоны, прислушался к тяжёлому, прерывистому дыханию.
Что-то необходимо было делать, и чем скорее, тем лучше.
- Вот что, любезный государь, - набравшись смелости, нырнул в этот омут королевский шут. – Я нашёл тебе жену.
Рихдейр только уронил чашку, но Элоду ре Шейра отчего-то показалось, будто это с грохотом захлопнулась крышка его собственного саркофага. Прямо над его головой.
Глава вторая. Его Величество король (2)
***
Они, разумеется, явились. Пусть только к полудню, но ведь пришли же, словно какой тайной струной уловили готовый перемениться ветер. И томный Райенар, и что-то подсчитывающий в своём извращённом умишке Эрметхарц. И Алакран, просто-таки лучившийся силой, жизнью, молодостью, что особенно бросалось в глаза рядом с его полуживым величеством, сколько бы слоев пудры и румян ни намазали на него умелые куаферы.