- Ты, ты и вот ты, - резко велела Альтеррина. – Будете нас сопровождать.
Они отправились ровно в противоположную сторону от той, куда удалился Виалирр Рихдейр, и шли довольно долго.
- Ваше величество…
- Называй меня матушкой.
«Это было не дозволение, это был приказ. Нужно запомнить на будущее».
- Матушка, - послушно повторила Асдин. – Ваш дворец столь велик, что я, боюсь, поначалу буду путать расположение комнат. Мне трудно будет помогать моему супругу во всех делах, если я даже не смогу найти, где расположены комнаты для аудиенций и…
- Эти комнаты тебе ни к чему, - отрезала королева-мать. – Я думаю, что первое время ты ограничишься пребыванием в принадлежащем тебе крыле и прилегающем к нему внутреннем саду. Этого хватит. Всё, что тебе может понадобиться, тебе доставят, если уж его не предусмотрели прежде. Мой сын посетит тебя, когда у него будет для этого время.
- Посетит? – не смогла сдержать удивления Дин. – Разве мой супруг не будет жить в тех же комнатах, что и я?
- Это совершенно ни к чему, - сказала Альтеррина. – У короля много дел и слабое здоровье. Незачем занимать пустыми женскими капризами его дни и ночи.
- И мы не будем видеться?
Асдин была к этому не готова. Да, отец с матушкой спали каждый в своей комнате, но не в другом же крыле!
- Отчего же. Вы увидитесь сегодня во время обряда. Подготовьтесь к нему чуть более тщательно, чем к первой встрече. Мой сын любит смотреть на красивое и изысканное. Деревенская простота оскорбляет его взор.
Дин очень хотелось закусить губу. Но она сдержалась. На лице рингайской принцессы не отразилось даже искры испытанных ею эмоций.
***
Это казалось сном. Всё плыло в колдовском тумане, смешивалось в ужасно отяжелевшей голове. Дин так и не запомнила долгий путь к своим нынешним покоям, да и в них пока разобралась слабо. Нежные тона обстановки комнат плохо позволяли их различать – сливались воедино. Госпожа ди Тамернэ не помогала нисколько. Она говорила, говорила своим резким неприятным голосом, и речь шла о долге, покорности, соблюдении строгих правил. Дочь рингайского герцога и сама понимала всю важность своей роли, она ехала сюда, уже осознавая, что именно на неё будут обращены все взоры Алезии. Зачем ей выслушивать всё это?
Дин знала зачем. Просто эта сухая, жестокая вдовствующая королева любила своего сына и беспокоилась за него. Это внезапно заставило Асдин посмотреть на Альтеррину иначе. Да, о ней рассказывали ужасные вещи, полагали ведьмой, считали, что она околдовала своего супруга, заставив жениться на себе, а после, когда чары спали, отравила. Дин не верила в такие мерзости и прежде. Теперь она могла убедиться, что у госпожи есть сердце.
- Я буду достояна оказанной мне чести, - пообещала она, когда острый взгляд королевы-матери пронзил её насквозь.
Когда госпожа Альтеррина наконец ушла, отдав распоряжение слугам, отдохнуть тоже не удалось. Началась подготовка к вечеру. Долгая и достаточно мучительная, ибо столько неловкости Дин не испытывала уже давно.
Перед самой столицей свадебный кортеж остановился в большой гостинице, для того, чтобы принцессы могли искупаться и привести себя в должный вид перед судьбоносной встречей.
Во дворце это сочли несущественным.
Дин проводили в купальню, огромную настолько, что в ней можно было бы устраивать празднества с танцами. Она была даже рада – всегда любила плавать, это успокаивало душу и расслабляло тело. Но одну её не оставили. Доверенные служанки королевы-матери не щадили девичью скромность королевской невесты совершенно.
Её изучали, рассматривали со всех сторон, растирали какими-то снадобьями, умащивали волосы и ни на мгновение не давали выдохнуть. Затем, уже в комнатах, затянули в корсет так, что было почти невозможно дышать. Её собственные платья были объявлены негодными для свадьбы, как матушка ни старалась подготовить всё заранее. Столичные обычаи требовали иного, и Дин подчинилась.
В итоге она сама с трудом узнала себя в большом зеркале, когда все приготовления были закончены.
И ей не понравилось.
Нет, умелые руки служанок сделали её красивой, даже слишком. Но они же превратили гордую дочь Рингайи в изнеженный цветок, который сломается при первом порыве ветра.
Золотое платье из тонкого кружева на прохладном, очень гладком шёлке, будто обволакивало фигуру сиянием. Талия стала такой узкой, что больно было смотреть. Волосы взбили в высокую причёску и украсили ярко сверкающими драгоценностями. На ноги надели чулки столь тонкие, что их, наверное, можно было продеть через кольцо, и туфли на очень высоком тонком каблуке.