Асдин было очень страшно.
Кажется, она спросила, почему не позвать целителей.
И шут, и король рассмеялись – искренне и обидно.
А потом явилась королева-мать.
Дин раньше полагала, что этот характер её уже ничем не удивит. Но как исказилось её бесчувственное лицо при виде полулежащего на руках Асдин Виалирра! Статуя в чёрном превратилась в живую, чувствующую женщину, в мать, испугавшуюся за своего сына.
Госпожа Альтеррина бросилась к нему, подхватила, что-то спрашивала, он что-то отвечал, она кричала на шута…
Дин поняла, что вот теперь она точно лишняя, что пусть она была женой и королевой, но больше она была не нужна. Даже Элод ре Шейра не пытался её задержать.
На подкашивающихся ногах Асдин добралась до своих комнат. Развлекать гостей? Да она бы рухнула в этом торжественном зале, едва успев сделать пару шагов, не то, что сказать что-то… Не хотелось никого видеть, ничего слышать.
Понятливые служанки помогли раздеться, наполнили ванную в купальне и не стали ничего спрашивать. Она привела в порядок тело при помощи масел и ароматных трав, мысли и чувства успокоила глубоким сном без сновидений.
А на утро ей передали приглашение от её лорда.
Она шла с замирающим сердцем, но отказать не могла и не хотела.
Она не знала – его ли это было желание видеть свою королеву, или что-то его подталкивало сближаться с ней.
Они привыкали друг к другу. По крайней мере, она привыкала не дичиться, не смотреть на него совсем уж как на божество. Он был живым человеком, из плоти и крови. Пусть и прекрасным настолько, что слепило глаза и перехватывало дыхание. Ей было сложно рядом с ним, но она ни за что не отказалась бы от этих встреч.
Королева-мать подослала к ней свою прислужницу, когда Дин шла к себе после утра, проведённого с Виалирром Рихдейром. Госпожа Альтеррина желала видеть её. Немедленно.
Отказаться она, разумеется, не могла.
Её ожидали в тёмной комнате. Королева-мать даже в солнечный день держала шторы задёрнутыми настолько, что приходилось зажигать свечи. Может быть, ей так нравилось, может, она преследовала какие-то свои цели.
- Садись, - сухо сказала она.
Дин осторожно опустилась на скамью. Сама госпожа Альтеррина сидела в кресле с высокой спинкой и резными подлокотниками, которые она с силой сжимала костлявыми руками.
- Мой сын, наконец, обратил на тебя внимание?
- Да, сударыня, - улыбнулась Дин. – Мне жаль, что ему нездоровится, но я рада проводить с ним столько времени, сколько будет возможно.
- Ты должна не время проводить, - холодно сказала Альтеррина ди Тамернэ. – Твоё дело зачать и выносить наследника Алезии. Так что прекращай забивать королю голову всякими глупостями.
- Ваше величество, мой лорд сам просит меня развлечь его, - покачала головой Асдин. – Как смею я ему отказать?
- Должно быть, пользуясь его слабостью, ты вообразила, будто важна? – тонкая бровь королевы-матери нервно дёрнулась. – Будто близка ему? Думаешь, он потеряет голову от любви и ты сможешь вползти в его сердце и вертеть им, как пожелаешь?
Дин побледнела. Подобного она никак не могла ожидать.
- Ваше величество…
- Мой сын, - перебила её госпожа Альтеррина, - просто пытается выполнить свой долг. Ничего больше. Ты и твоя сестрица – горные дикарки, годящиеся только для того, чтобы рожать крепких и здоровых сыновей. Ваша нищая Рингайя не стоит того, чтобы взглянуть на неё второй раз. Так что прекращай сочинять себе сказки и просто сделай то, ради чего тебя сюда привезли.
- Ваше величество!
Дин стиснула подол собственного платья с силой, почти услышав треск ткани.
- У тебя древняя сильная кровь, девочка. Это единственное, что у тебя есть. Так не заставляй меня отобрать у тебя её другими, куда менее приятными способами. Поверь, я вовсе не желаю тебе несчастий. Но ты – не более, чем средство достижения цели. Сделай так, чтобы нам не пришлось быть с тобой жестокими. Просто сделай это.
Голос этой женщины шелестел, будто сухая листва, змеился смертельной отравой меж камней.
Что она говорила? Чего она хотела? Зачем?
Дин не понимала.
- Вот, - королева-мать взяла шкатулку красного дерева, открыла ключиком. – Вот, смотри!
Нет, это была не шкатулка. Книга.
Худые пальцы листали страницы, исписанные именами и датами, обводили контуры изображений – личных гербов и портретов.