Зазвонил телефон. Он взглянул на дисплей и ощутил, как брови полезли на лоб: «Тренхольм, Рэнделл». Это было имя, которое он не вспоминал лет тридцать или больше — они работали вместе на «Си-би-си» в 2010-х. С того самого времени, как роллбэк Сары закончился провалом, Дон избегал видеться с людьми, которых раньше знал — и в очередной раз порадовался, что у его квартирного телефона нет функции передачи видео.
Рэнди был на пару лет старше Дона, и, беря трубку, он думал, что звонит его жена. В последние несколько лет он частенько принимал звонки от старых знакомых, которые оказывались звонками от их жён с сообщениями об их кончине.
— Алло? — сказал Дон.
— Дон Галифакс, старый негодник!
— Рэнди Тренхольм! Как у тебя там дела?
— Да как могут быть дела в восемьдесят девять? — ответил Рэнди. — Пока жив.
— Рад это слышать, — сказал Дон. Он хотел спросить Рэнди о его жене, но не смог вспомнить, как её зовут. — Что случилось?
— Про тебя было в новостях, — сказал Рэнди.
— Ты хочешь сказать, про Сару?
— Нет, нет. Не про Сару. По крайней мере, не в тех группах, что я читаю.
— Э-э… а какие группы ты читаешь?
— «Улучшение человека». «Бессмертие». «Я Буду Жить».
Он знал, что слухи о том, что с ним произошло, расползлись существенно дальше пределов квартала, в котором он жил. Но всё равно кроме «А, ясно» не нашёл, что сказать.
— Так что же, Дон Галифакс теперь вхож в круги с воротил и магнатов? — сказал Рэнди. — Коди Мак-Гэвин. Весьма впечатляет.
— Я видел его всего раз.
— Он выписал тебе нехилый чек, — сказал Рэнди.
Дон чувствовал себя всё более и более неуютно.
— Нет, — сказал он. — Я ни разу не видел счёта за эту процедуру.
— Не знал, что ты интересуешься продлением жизни, — сказал Рэнди.
— Я и не интересуюсь.
— Но ты его получил.
— Рэнди, послушай, уже поздно. Если я могу тебе чем-то помочь…
— Ну, просто, ты ведь знаешь Коди Мак-Гэвина…
— Фактически не знаю.
— И я подумал, что, может быть, ты мог бы замолвить перед ним словечко, ну, за меня.
— Рэнди, я не…
— Я многое могу предложить, Дон. И многое мог бы ещё сделать, но…
— Рэнди, честное слово, я…
— Да ладно, Дон. Ты ведь тоже не какой-то особенный. Но он оплатил тебе роллбэк.
— Он хотел сделать его Саре, а не мне, и…
— Да, я знаю, но с ней у него не получилось, верно? Так, по крайней мере, говорят. И послушай, Дон, мне действительно очень жаль её. Сара мне всегда нравилась.
Рэнди, по-видимому, ожидал ответа, словно сделанный им реверанс требовал реакции со стороны Дона. Но Дон молчал. Когда пауза слишком затянулась, Рэнди заговорил снова:
— В общем, он сделал это для тебя, и…
— И ты думаешь, что он сделает это и для тебя? Рэнди, я честно не знаю, сколько стоило то, что со мной сделали, однако…
— На «Улучшении людей» оценивают в восемь миллиардов. На «Я буду жить» большинство склоняется к десяти.
— Однако, — твёрдым голосом продолжил Дон, — я об этом не просил, и я этого не хотел.
— А для таких, как Коди Мак-Гэвин, это такая мелочь…
— Я не думаю, что это мелочь для кого бы то ни было, — сказал Дон, — но это неважно. Он может тратить свои деньги так, как считает нужным.
— Конечно, но теперь, когда он раздаёт их на роллбэк для тех, кто сам не может его себе позволить, я подумал, что, возможно, ты…
— Я ничего не могу для тебя сделать, Рэнди. Мне жаль, но…
В голосе в трубке прорезалось отчаяние.
— Пожалуйста, Дон. Я всё ещё способен на многое. Я роллбэком я мог бы…
— Что? — резко спросил Дон. — Излечить рак? Это уже сделано. Изобрести лучшую мышеловку? Биохакеры просто сделают лучшую мышь.
— Нет, важные вещи. Я… ты ведь не знаешь, чем я занимался последние двадцать лет. Я… я делал такие дела… Но ещё больше я хотел бы сделать. Мне просто нужно больше времени, вот и всё.
— Прости, Рэнди. Правда, мне жаль, но…
— Если бы ты просто позвонил Мак-Гэвину, Дон. Это всё, о чём я прошу. Просто сделать один звонок.
Он подумал, не рассказать ли ему, сколько понадобилось времени, чтобы добраться до Мак-Гэвина в прошлый раз, но решил, что Рэнди это совершенно не касается.
— Прости, Рэнди, — снова сказал он.
— Проклятье, что ты такое сделал, чтобы это заслужить? Ты не какой-то так особенный. Ты не настолько умён, не настолько талантлив. Ты просто выиграл в грёбаную лотерею, вот и всё, и теперь даже не хочешь помочь мне купить билет.
— Господи боже мой, Рэнди…
— Это нечестно. Ты сам это сказал. Ты даже не интересовался трансгуманизмом, продлением жизни. Но я — я всю жизнь к этому стремился. «Прожить достаточно, чтобы жить вечно» — так Курцвейл говорил. Просто продержитесь ещё несколько десятилетий, появятся технологии омоложения, и у нас будет практическое бессмертие. И вот я продержался, и они уже есть, эти технологии. Только они мне не по карману.
— Они упадут в…
— Не говори мне, что они упадут в их грёбаной цене. Я знаю, что они упадут в цене. Но недостаточно быстро, чёрт их дери. Мне восемьдесят девять! Если ты просто позвонишь Мак-Гэвину, просто потянешь за пару ниточек. Это всё, о чём я прошу — ради старых дней.
— Прости, — сказал Дон. — Мне правда очень жаль.
— Будь ты проклят, Галифакс! Ты должен это сделать. Я… я умираю. Я уми…
Дон со стуком положил трубку и, трясясь, сел в кресло. Он подумал было пойти наверх, к Саре, но она поняла бы, через что он сейчас проходит, не лучше Рэнди Тренхольма. Ему так хотелось с кем-нибудь поговорить. Конечно, были другие люди, прошедшие роллбэк, но они все были из совершенно другой лиги — финансовая пропасть разделяла их больше, чем общий опыт омоложения объединял.
В конце концов он всё же поднялся наверх, выполнил обычный ритуал отхода ко сну, улёгся рядом с Сарой, которая уже спала, и уставился в потолок — в последнее время он делал это чаще и чаще.
Некоторым образом Рэнди Тренхольм был прав. Некоторых людей стоило сохранить.
Последний из двенадцати человек, ходивших по Луне, умер в 2028. Величайшее свершение человечества за всю его историю случилось при жизни Дона, но никого из тех, кто лично ступал на лунную поверхность, уже не было в живых. Всё, что осталось — фотографии, видеозаписи, лунные камни и несколько поэтических описаний, включая «величественное запустение» Олдрина. Люди продолжали говорить, что человечество рано или поздно неизбежно вернётся на Луну. Может быть, думал Дон, теперь он до этого доживёт, но до тех пор непосредственный опыт тех маленьких шагов, тех гигантских прыжков изгладился из памяти живущих.
И, что ещё более трагично, последний узник нацистских концлагерей — последний свидетель их злодеяний — умер в 2037. Худшее из деяний человечества также изгладилось из живой человеческой памяти.
И у высадки на Луну, и у Холокоста были свои отрицатели: люди, которые утверждали, что такое чудо и такой ужас не могли произойти, что люди неспособны на такиой технологический триумф или такое бесстыдное злодейство. И теперь все, кто мог подтвердить то или другое на основании собственного личного опыта, уже в могиле.
Но Дональд Галифакс будет жить дальше, хотя ему не о чем свидетельствовать, у него нет никакого важного опыта, которому он мог быть живым свидетелем, ничего, чем бы стоило поделиться с будущими поколениями. Он простой, обычный человек.
Сара пошевелилась во сне рядом с ним, перевернулась на бок. Он посмотрел в темноте на неё — женщину, которая сделала то, что не удалось никому: догадалась, что означает послание инопланетян. И, если Коди Мак-Гэвин был прав, имела наилучшие шансы сделать это снова. Но она уйдёт очень скоро, тогда как он останется. Если роллбэк должен был сработать только для одного из них, то это должна была быть она, Дон это знал. Её жизнь была важна; его — нет.
Он качнул головой; волосы зашуршали по подушке. Логически он знал, что он не отнял омоложение у Сары, что успех роллбэка с ним никак не был связан с его фиаско с Сарой. И всё же вина давила на него, словно вес шести футов земли, насыпанных на грудь.