— Господи боже мой, Рэнди…
— Это нечестно. Ты сам это сказал. Ты даже не интересовался трансгуманизмом, продлением жизни. Но я — я всю жизнь к этому стремился. «Прожить достаточно, чтобы жить вечно» — так Курцвейл говорил. Просто продержитесь ещё несколько десятилетий, появятся технологии омоложения, и у нас будет практическое бессмертие. И вот я продержался, и они уже есть, эти технологии. Только они мне не по карману.
— Они упадут в…
— Не говори мне, что они упадут в их грёбаной цене. Я знаю, что они упадут в цене. Но недостаточно быстро, чёрт их дери. Мне восемьдесят девять! Если ты просто позвонишь Мак-Гэвину, просто потянешь за пару ниточек. Это всё, о чём я прошу — ради старых дней.
— Прости, — сказал Дон. — Мне правда очень жаль.
— Будь ты проклят, Галифакс! Ты должен это сделать. Я… я умираю. Я уми…
Дон со стуком положил трубку и, трясясь, сел в кресло. Он подумал было пойти наверх, к Саре, но она поняла бы, через что он сейчас проходит, не лучше Рэнди Тренхольма. Ему так хотелось с кем-нибудь поговорить. Конечно, были другие люди, прошедшие роллбэк, но они все были из совершенно другой лиги — финансовая пропасть разделяла их больше, чем общий опыт омоложения объединял.
В конце концов он всё же поднялся наверх, выполнил обычный ритуал отхода ко сну, улёгся рядом с Сарой, которая уже спала, и уставился в потолок — в последнее время он делал это чаще и чаще.
Некоторым образом Рэнди Тренхольм был прав. Некоторых людей стоило сохранить.
Последний из двенадцати человек, ходивших по Луне, умер в 2028. Величайшее свершение человечества за всю его историю случилось при жизни Дона, но никого из тех, кто лично ступал на лунную поверхность, уже не было в живых. Всё, что осталось — фотографии, видеозаписи, лунные камни и несколько поэтических описаний, включая «величественное запустение» Олдрина. Люди продолжали говорить, что человечество рано или поздно неизбежно вернётся на Луну. Может быть, думал Дон, теперь он до этого доживёт, но до тех пор непосредственный опыт тех маленьких шагов, тех гигантских прыжков изгладился из памяти живущих.
И, что ещё более трагично, последний узник нацистских концлагерей — последний свидетель их злодеяний — умер в 2037. Худшее из деяний человечества также изгладилось из живой человеческой памяти.
И у высадки на Луну, и у Холокоста были свои отрицатели: люди, которые утверждали, что такое чудо и такой ужас не могли произойти, что люди неспособны на такиой технологический триумф или такое бесстыдное злодейство. И теперь все, кто мог подтвердить то или другое на основании собственного личного опыта, уже в могиле.
Но Дональд Галифакс будет жить дальше, хотя ему не о чем свидетельствовать, у него нет никакого важного опыта, которому он мог быть живым свидетелем, ничего, чем бы стоило поделиться с будущими поколениями. Он простой, обычный человек.
Сара пошевелилась во сне рядом с ним, перевернулась на бок. Он посмотрел в темноте на неё — женщину, которая сделала то, что не удалось никому: догадалась, что означает послание инопланетян. И, если Коди Мак-Гэвин был прав, имела наилучшие шансы сделать это снова. Но она уйдёт очень скоро, тогда как он останется. Если роллбэк должен был сработать только для одного из них, то это должна была быть она, Дон это знал. Её жизнь была важна; его — нет.
Он качнул головой; волосы зашуршали по подушке. Логически он знал, что он не отнял омоложение у Сары, что успех роллбэка с ним никак не был связан с его фиаско с Сарой. И всё же вина давила на него, словно вес шести футов земли, насыпанных на грудь.
— Прости, — прошептал он в темноту, снова уставясь в потолок.
— За что?
Голос Сары перепугал его. Он не знал, что она не спит, но сейчас, повернув к ней голову, он заметил крошечные отражения проникающего с улицы тусклого света в её открытых глазах.
Он придвинулся к жене и нежно привлёк её к себе. Он подумал о том, чтобы сказать, что его слова относятся лишь к тому, что произошло сегодня вечером, но это было больше — неизмеримо больше.
— Прости, — сказал он, наконец, — что роллбэк сработал для меня, но не для тебя.
Он почувствовал, как она делает под его рукой глубокий вдох, а потом снова сжимается, выдыхая.
— Если он мог сработать только для одного из нас, — сказала Сара, — то я рада, что им оказался ты.
Такого он не ожидал совсем.
— Почему?
— Потому что, — сказала она, — ты очень хороший человек.