Он позволил воздуху вытечь из лёгких через маленькую щель между губ, раздувая при этом щёки.
— Я… дело в том, что я старше, чем ты, вероятно, думаешь, — сказал он, наконец.
Её глаза немного сузились.
— Мы не ровесники?
Он покачал головой.
— Ну, тебе не может быть больше тридцати, — сказала она.
— Я старше.
— Тридцать один? Тридцать два? Дон, мне безразлична разница в шесть или семь лет. У меня есть дядя, который на десять лет старше тёти.
Я съем эти десять лет за завтраком, подумал он.
— Продолжай считать.
— Тридцать три? — В её голосе послышалось напряжение. — Тридцать четыре? Тридцать…
— Ленора, — сказал он, на секунду прикрывая глаза. — Мне восемьдесят семь.
Она тихо фыркнула.
— Господи, Дон, ты…
— Мне восемьдесят семь, — повторил он; слова словно сами вырывались из него. — Я родился в 1960. Ты наверняка слышала о процессе омоложения, который недавно изобрели. Я прошёл его в начале этого года. И это, — он обвёл пальцем вокруг лица, — его результат.
Она заелозила по постели, отползая подальше от него.
— Боже… мой, — сказала она. Она вглядывалась в него, изучала его в поисках какого-то знака, способа распознать правду. — Но эта процедура, она же стоит целое состояние.
Он кивнул.
— Да. У меня был… э-э… благодетель.
— Я тебе не верю, — сказала Ленора, но судя по голосу, говорила неправду. — Я… это не может…
— Это правда. Я могу доказать это сотней различных способов. Показать тебе документ со старой фотографией?
— Нет! — выражение — чего? — вероятно, отвращения на секунду возникло на её лице. Конечно, она не хотела увидеть старика, который только что её…
— Я должен был сказать тебе раньше, но…
— Да уж точно должен был, не сомневайся. Да что за хрень, Дон! — Но потом, вероятно, у неё возникла мысль, возможно, вызванная звуком его имени; проблеск надежды появился в её глазах, словно она поняла, что это может быть какой-то замысловатый розыгрыш.
— Но, погоди, ты же внук Сары Галифакс! Ты сам мне говорил.
— Нет, не говорил. Ты так подумала.
Она отодвинулась ещё дальше и прикрыла грудь простынёй — за время их знакомства первое проявление стыдливости.
— Так кто же ты, чёрт возьми, такой? — спросила она. — Ты вообще имеешь к ней отношение?
— О да, — сказал он. — Только, — он с трудом сглотнул, пытаясь взять себя в руки, — только я не её внук. — Он обнаружил, что не может смотреть ей в глаза, и поэтому смотрел на смятую простыню между ними. — Я её муж.
— Дерьмо собачье, — сказала Ленора.
— Прости. Это правда.
— Её муж? — повторила она, словно в первый раз не расслышала.
Он кивнул.
— Я думаю, тебе надо уйти.
Эти слова вонзились в сердце, как пули, рвя его на части.
— Пожалуйста. Я могу…
— Что? — спросила она. — Ты можешь объяснить? Этому не может быть никакого сраного объяснения.
— Нет, — сказал он. — Нет, я не могу объяснить. И не могу оправдать. Но, Ленора, я никогда не хотел сделать тебе плохо. Я никогда не хотел сделать плохо никому. — У него заболел желудок; он чувствовал себя дезориентированным. — Но я хочу, чтобы ты… чтобы ты поняла.
— Поняла что? Что всё, что между нами было — это ложь?
— Нет! — сказал он. — Нет, нет, Господи, нет. Это было более… более настоящим, чем всё, что со мной было за последние…
— За последние что? Последние годы? Десятилетия?
Он испустил долгий, судорожный вздох. Он не мог даже сказать, что она к нему несправедлива. То, что она до сих пор с ним разговаривала, было больше, много больше, чем он заслуживал. И всё же он попытался защититься, хотя пожалел о сказанном сразу, как только затихли слова:
— Послушай, — сказал он, — ведь это была твоя инициатива перейти к интиму.
— Потому что я думала, что ты — не тот, кто ты есть. Ты мне врал.
Он подумал было возразить, что технически не врал, по крайней мере, не так часто.
— И вообще, — продолжала она, — кто что начал, это настолько здесь не при чём, что даже не из этой солнечной системы. Ты же октогенарий, Господи Боже мой. Ты мог бы быть моим дедом.
Он ожидал этих последних слов, но от этого они не стали менее болезненными.
— Сара прошла ту же процедуру, — вытолкнул он из себя. — Но с ней что-то не получилась. Она так и осталась восьмидесятисемилетней, а я… я стал таким.