Тревожно мигала индикаторная лампочка. Пять минут — целых пять минут посылала в эфир тревожные сигналы. Но еще длиннее оказались десять минут ожидания, пока услышала свои позывные.
— «Рон», «Рон»… «Работу свернуть. Рацию, оружие зарыть. Самим уходить Рышканский лес партизанам. Новый пароль: «Не дадите ли нам стакана воды, очень пить хочется». Ответ: «Для вас воды не держим, сами нуждаемся». Прибытие партизанам сообщите по их рации. Воронов».
Быстренько расшифровала, дала квитанцию и, нарушив закон радистов-разведчиков, отстукала привет — 73 с.
Так я закончила последнюю связь. Свернула сумку с рацией и батарейками. Сорвала антенну, в кровь исцарапала руки, — они предательски дрожали.
Тихо спросила Федора, караулившего внизу у лестницы.
— Можно выносить? Приказ закопать рацию и оружие.
— Выноси.
Федор взял сумку, я — «лимонки» и наши пистолеты.
Перед тем как толкнуть ногой дверь, сказал:
— Если что, Женя, — от легенды ни на шаг.
Наверное, у меня стало испуганное лицо. Федор добавил:
— Успокойся, сейчас уйдем.
И Федор опустил сумку, запер дверь — лучше выждать.
Мы потушили свет, просидели два часа впотьмах. Потом Федор ушел один копать яму. Долго не возвращался — мне уж что только не мерещилось — схватили, убили. Но вернулся — рыть пришлось очень тихо, чтобы не наделать шуму.
Осторожно вынесли все. В яме был постлан брезент, уложили на него свое снаряжение, прикрыли. Зарыли, затоптали, закидали сухим быльем. «Похоронили», — подумалось мне, и слезы навернулись, трудно расставаться с милым моим «Северком».
Федор сказал:
— Проберись в дом — тихо. Возьми пальто и хлеб. Мой пиджак. Я покараулю.
Я пробралась в темноте в дом, протянула руку за пальто у двери и — услышала грохот колес. Смолкли около калитки. Затаилась: «Что бы это могло быть?»
Тяжелые ботинки застучали по террасе, острый лучик карманного фонаря скользнул по стене и ослепил.
— Вот она! — сказал кто-то по-румынски.
Кто-то поставил на стол фонарь. Я видела трех жандармов и Федора со скрученными назад руками.
Федор был во дворе, когда подъехала повозка, он мог легко уйти. Почему же он не ушел? Не захотел оставить меня?
Я медленно надевала пальто, ни на кого не глядя.
Двое из тех жандармов — молодые ребята — обыскивали дом. Делали они это не очень тщательно, сверкали в усмешке зубами, а третий, видимо, за старшего, покрикивал на ребят. Потом он обыскал Федора, положил его документы к себе в карман. Подошел ко мне, я, наверное, побледнела — неужели меня обыскивать станет? Жандарм сунул пальцы в карман пальто, раздвинул полы — на белом в зеленую точечку платье не было карманов. Тогда он сказал по-русски:
— Возьми для него пальто.
Я взяла. Потом кинулась к комоду за расческой — слепо шарила руками, хваталась за нее несколько раз и не могла найти. Подумала с горечью: «Нужна ли теперь расческа?» — и тут же нашла ее.
Во дворе стояли еще два жандарма — целый эскорт снарядили.
За селом нас настиг рассвет. Он быстро набирал силу — креп, розовел восходящим солнцем. Дрожали на утреннем ветерке порозовевшие листья кустов и деревьев, золотились зеленью кукурузные поля. Синее бездонное небо горело на востоке. В природе все, как было, легко и свободно.
Свободно!
Только познавший плен может оценить свободу.
А наши думают, что мы свободны. Что ушли к партизанам. Они станут ждать весточки из Рышканского леса — радиограммы, что добрались благополучно.
Радиограммы не будет.
Майор Воронов по десять раз станет забегать на узел связи: «Есть что-нибудь?» А ответ все один: «Ничего нет, товарищ майор!»
Потом дадут задание группе разведчиков — узнать, где мы. Они узнают и доложат. «Взяли…»
Прищуренный при встрече будет укоризненно смотреть в глаза майора Воронова — как это не сумел сберечь! Хотя прекрасно знает — майор Воронов тут ни при чем. Все я.
Если бы я ускользнула из дома, когда подъехала повозка, мы оба — Федор и я — были бы на свободе. А теперь и Федор из-за меня… Всякие неприятности случались только из-за меня.
СИЛЬНЕЕ СМЕРТИ
1.
В тесном коридорчике, за грохотом кованых румынских ботинок, Федор успел шепнуть:
— Только легенда!
Я с благодарностью взглянула — он еще и утешает, когда по моей вине арестован.
Дверь открылась, и нас втолкнули в кабинет шефа.
— Какие у вас грубые люди! — сказала я громко. — Доброе утро, Ион!