— Отдал долг?
Я, понурив голову, ответил:
— Отдал.
— Хорошо, хорошо.
Он посмотрел на мои плечи и добавил:
— Тебе коромысло натерло.
Я ничего не сказал, украдкой посмотрел на матушку и Цзячжэнь: они со слезами в глазах глядели на мои плечи. Отец медленно принялся за еду. Поел немного и положил палочки, отодвинул чашку. Помолчал, а потом заговорил:
— Наши предки сначала завели цыпленка. Когда он вырос, то превратился в гуся. Гусь вырос и превратился в барашка. Вырастили барашка, он превратился в вола. Так разбогатела наша семья.
Голос у него был сиплый. Он передохнул и продолжил:
— В моих руках наш вол превратился в барашка, барашек в гуся. У тебя гусь превратился в цыпленка, а теперь и цыпленка не стало.
На этих словах он тихо засмеялся, смеялся-смеялся и заплакал. Потом поднял два пальца:
— В нашей семье Сюй родилось два мота!
Не прошло и двух дней, как явился Лун Эр. Он изменился. Вставил два золотых зуба и, когда смеялся, широко открывал рот. Он выкупил наши закладные и пришел посмотреть на свое имущество. Постучал ногой по фундаменту, приложил к стене ухо, похлопал по ней ладонью и сказал:
— Крепкая.
Потом пошел прогуляться по полям. Вернувшись, поприветствовал нас, почтительно сложив руки, и поделился:
— Гляжу на зеленые поля, и сердце радуется.
После прихода Лун Эра нам нужно было оставить дом, где жили несколько поколений предков, и переехать в хижину, крытую тростником. В день, когда мы переезжали, отец, заложив руки за спину, ходил из комнаты в комнату, а потом сказал матушке:
— Я-то думал, что умру здесь.
Он отряхнул свой шелковый наряд, вытянул шею и вышел за порог. Как всегда неторопливо, с руками за спиной, он направился к отхожему корыту. Уже темнело, но несколько работников еще возились в поле. Они знали, что отец больше не хозяин, но все равно, обхватив мотыги, сказали:
— Здравствуй, хозяин.
Отец усмехнулся и замахал рукой:
— Не зовите меня так.
Он шел уже не по своей земле. На дрожащих ногах доковылял до отхожего корыта за околицей, посмотрел на все четыре стороны, расстегнул штаны и присел.
В тот вечер отец не кряхтел над корытом. Он, прищурившись, смотрел, как теряется вдали тропа, ведущая в город. Поблизости срезал овощи с грядки работник. Он разогнулся и загородил отцу тропу.
Отец упал с отхожего корыта. Работник, услышав это, спешно повернулся и увидел, что отец полулежит на земле, а голова его неподвижно покоится на краю корыта. Работник, не выпуская из рук серпа, подбежал к отцу и спросил:
— Ты что, хозяин?
Он наклонился и продолжил:
— Хозяин, я Ван Си.
Отец, поразмыслив, ответил:
— Ах, ты Ван Си. Ван Си, мне спину колет камнем.
Ван Си поворочал моего отца, нащупал булыжник и отшвырнул его. Отец, все еще полулежа, тихо проговорил:
— Теперь хорошо.
Ван Си спросил:
— Поднять тебя?
Отец покачал головой и вздохнул:
— Не нужно.
Потом отец задал вопрос:
— Ты раньше видел, чтоб я падал?
Теперь Ван Си покачал головой:
— Нет, хозяин.
Отец вроде обрадовался:
— Так это я первый раз сверзился?
Ван Си отозвался:
— Первый раз, хозяин.
Отец тихо засмеялся. Когда он отсмеялся, его глаза закрылись, шея подогнулась и голова соскользнула с корыта на землю.
В тот день мы как раз переехали в тростниковую хижину. Мы с матушкой наводили порядок внутри, Фэнся весело нам помогала. Она не понимала, что теперь мы будем жить бедно. Цзячжэнь поднималась от пруда с тазом белья. Наперерез ей бросился Ван Си с криком:
— Госпожа, старый барин, видать, отходит!
Мы из хижины услышали, как Цзячжэнь кричит со всей силы:
— Матушка, Фугуй, матушка…
Крикнула несколько раз и завыла. Я тут же понял, что с отцом беда. Выбежал наружу, увидал Цзячжэнь с опрокинутым тазом. Она крикнула:
— Фугуй, батюшка…
У меня в голове застучало. Я со всех ног побежал к околице. Когда я добежал до корыта, отец уже не дышал. Я кричал, толкал его — но он не обращал на меня внимания. Я не знал, как быть. Поднялся и посмотрел назад. Матушка с рыданиями семенила на маленьких ножках, за ней бежала Цзячжэнь с дочкой на руках.
После смерти отца я словно захворал. Целыми днями бессильно сидел перед хижиной и то рыдал, то вздыхал. Фэнся часто сидела со мной вместе. Теребя мою руку, она спрашивала:
— Дедушка упал?
Я кивал.
— От ветра?
Матушка и Цзячжэнь не осмеливались громко плакать: они боялись, что я не вынесу тоски и уйду вслед за отцом. Когда я спотыкался обо что-нибудь, они замирали на мгновенье — и, только убедившись, что я не упал на землю, как отец, спрашивали с волнением: