Ко мне подошел главный хулиган.
— Ну как? — заинтересованно спросила я его. — Нравится?
— Стрёмно, — одобрительно ответил он. — Это самое… а нас сюда пускать будут?
— Почему же нет?
— Очень уж клево. Значит — для взрослых или для своих пацанов делаете?
Меня как кипятком ошпарило. Боже мой, подумала я, бедный ты мой дитенок, всего-то и выучил за свои пятнадцать, что если красиво — то не для тебя! Господи, подумала я, сгрести бы вас всех в охапку, выстирать, высушить, выгладить, накормить да к делу приставить…
— Должны пускать, — твердо ответила я. — То есть что я говорю? Вас-то как раз пускать и будут. Я прослежу.
— Это самое… — сказал главный хулиган. — А можно мы тогда помогать будем?
— Нужно! — обрадовалась я. — Давайте ковры повесим! Я от любопытства до утра не доживу, а сама не могу, спина болит. Меня Анной Сергеевной зовут, а тебя?
— Кирпич, — учтиво представился главарь банды.
— Да мне собачьи клички ваши не нужны, зовут-то тебя как, бедолажка?
— Витя, — растерянно ответил Кирпич и, словно пробуя свое имя на вкус, повторил: — Витя…
Халява, сэр!
Вот, знаете ли, правильно говорят: каждый человек — кузнец своего счастья. Толцыте, как написано, и отверзется. Смешное дело, я была почти счастлива, ведь из такой загаженной берлоги сотворили мы с Колей, с Васей и его мужиками, с Александром и девочками, а также с моими новыми друзьями, несовершеннолетними хулиганами, просто сказочной красоты подростковый центр. Это было чудо еще и потому, что неожиданно для меня самой после всех расчетов очищалось что-то около шести миллионов рублей. То есть с лихоимцами рассчиталась, центр построила и в накладе не осталась. Были основания предполагать, что на этот раз меня все-таки не Посадят. Что-то мне подсказывало: есть шансы, не посадят.
Позвонил Сергей:
— Привет, как жизнь?
А я уже привыкла, что мне Такие Люди запросто звонят. Он — не пролетарий, и я — не вошь тифозная. На равных.
— Спасибо, работаем. А ты как?
— Да вот заехать к тебе собираемся с комиссией. На той неделе акты подписывать, так надо предварительно согласовать, недоделки-то всегда бывают. Так что, — хохотнул он, — готовь стол человек эдак на двенадцать.
Кто же не знает, что из всех искусств для нас важнейшим является обильная кормежка проверяющих инстанций? И вот в этом греха я не видела, потому что руководят у нас кто? Руководят у нас мужики. А что есть некормленный, голодный мужик? Некормленный, голодный мужик есть маньяк и упырь. Он глух к любым доводам рассудка.
К условленному сроку все было готово. В дальней комнате распростерся под хрустящей льняной скатертью стол, сервированный, с учетом соратника Коли, на четырнадцать персон (посуду я, естественно, стащила из дома). На кухне суетилась Лидочка, нанятая за полтинник для подай-принеси. На плите томно доспевала говядина с грибами и черносливом (необычайно эффектно и чрезвычайно недорого). Я размеренно метала на стол закуску: рулетики ветчинные с сыром «Чеддер», буженинку домашнюю с чесночком, огурчики маринованные, огурчики соленые с хрустом, огурчики свежие, яйца, фаршированные красной икрой, помидоры в желтоватой сметане, охотничьи колбаски, салат «Оливье» ведрами (а как без него?), салат с крабами, блюда заливного судачка, селедку, покрытую тончайшими кольцами лука, и зелень, зелень, зелень. Места для спиртного оставалось мало, но для начала удалось уместить четыре бутылки головокружительной «Изабеллы», три — коньяка и три — настоящего «Мукузани». Водка и шампанское терпеливо ожидали выноса в холодильнике.
И я остановилась, и вспомнила вонючие социально-убогие дебри, и оглядела свои временные владения, и поняла я: это хорошо! То, что сделала я, — хорошо! Я справилась, а сейчас последуют восхищения, награды и деньги.
Влетел Петька. Он курировал мой ремонт от районного богоспасаемого ведомства и потому раз в неделю аккуратно наведывался на кофе-коньяк.
— Здорово, ты как?
— Нормально, все готово. А что случилось?
— Случилось! Ты хоть понимаешь, КТО к тебе едет?
— Понимаю. Стадо голодных мужиков. Да не суетись ты, всех накормим и напоим. От меня отродясь еще никто голодным не уходил. Посмотри, Петь, как тебе ремонт, нравится?
— Нравится — не нравится, какая разница! — Он прислушался. За окном тормозили машины. — Всё, приехали. Ну, Анна, держись. Самого Ивана Павловича принимаешь. Об одном прошу: язык свой придержи и стихов никому не читай!
В коридоре послышались голоса. Я немедленно надела на лицо вежливую улыбку и приготовилась. Никто не входил, голоса стали громче и раздраженнее, потом затихли, и после непродолжительного молчания появились двенадцать мрачных человек во главе с Иваном Павловичем. Сергей, надувшись, брел сзади.