Стрелку забили через неделю.
Как кур в ощип
Большинство народоноселения, как вы знаете, сказало бы «как кур во щи». Ну, а я — дудки! В котловое довольствие меня пока еще не включили и в бадью со щами не заложили. Поэтому и влипла я как кур в ощип, точнее, курица, которая, известное дело, — не птица. Да и баба в России — не человек.
Детишек-то я, понятно, быстренько спровадила от греха подальше в Новгород, к надежной и домовитой подруге № 3 (у нее своих четверо, и ей вроде бы уже и все равно: штукой ребенка больше или, к примеру, меньше).
Ощипать меня, конечно, можно. И наверное, нужно: в самом-то деле, живем себе вчетвером, в ус не дуем, и даже партизанские мужнины рейды по холодильнику в ночи будят лишь тихую нежность и сочувствие. Живем! Что само по себе непорядок и вызывает горечь окрестных масс, которые правы: делиться, ясное дело, нужно. Но жадно мне! Скупость все бабья да дурья. Да и успешный бизнес мой испустит свой печальный дух через пару месяцев дележки. В этом-то я вовсе не наврала.
«Что же делать?» — лихорадочно думала я. Вроде бы где-то что-то читала такое: жил-был древнегреческий царь, умный, но здоровьем слабый, Эврисфей. И повадился к нему небезызвестный Геракл и все требовал: отдавай, мол, Микены (Микены — это такой город). А Эврисфей, не будь дурак, соглашался. А что было делать? Геракл громила был здоровущий, да и родственнички у него непростые. Из мафии, короче говоря. Да какие проблемы, говорил Эврисфей, забирай ты эти Микены со всеми потрохами, только вот не в службу, а в дружбу сходи пару раз туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что. Двенадцать раз гонял мужика! А что, вариант…
Зазвонил телефон:
— Драс-сь, — раздался любимый голос, — это я. Ну как?
— О, здравствуйте, Андрей Петрович! — корректно обрадовалась я. — Хорошо, что вы позвонили. У меня мало времени, так что давайте скоренько. Документы я сделала, нужны ваши паспортные данные. Диктуйте — я записываю.
— Ну, это… Вы же знаете…
— Откуда? Знала бы — все бы уже готово было.
— Да нет… Я ж в законе… Нам паспорт западло.
— А мне как быть? Работа стоит.
— А может, это самое, на Юрика оформить?
— Можно, — легко согласилась я, — можно на Юрика. Можно также на Шурика, на Мурика или на Дурика. Только вот когда в фирму деньги пойдут, ваш Дурик сразу поумнеет. И в чем вы тогда окажетесь?
— Не-е, Юрик братан верный. Мы с ним на одной шконке чалились, он подлянку не кинет.
— Ну-ну. Вам видней — фирма-то ваша. Мое дело предупредить, а там хоть не рассветай. Давайте вашего Юрика. Но гонорар я от вас не приму — за так все сделаю.
— Это еще почему?! — моя жертва, судя по всему, выкатила глаза на другом конце города.
— Не хочу наживаться на чужом несчастье, — объяснила я. — Это бизнес, миленький. Ну, да через полгода сами во всем убедитесь. Юрик вам покажет! Мой вам совет — добудьте паспорт и пропишитесь — сейчас не девяносто второй. Думайте. Ладно, мне бежать надо. Звоните, заходите — сейчас вы работу держите, — и я повесила трубку.
Так, кажется, немножко разделили — значит, чуть-чуть властвовать будем. Я радостно потерла хищные лапы свои.
Зазвонил телефон.
— Здравствуйте, — нервно пробормотал поставщик, — чего ж вы за булочками-то не едете?
— Как не едем? — оторопела я.
— Да и вчера не забрали.
— Господи! — ужаснулась я. — Не было нашей машины?
— Не-а, а то вы не знаете?
— Теперь знаю. Подержите товар немножко, я все сегодня вывезу-оплачу. Побежала. Господи, повешусь, ей-Богу!
Я не побежала. Продираясь сквозь кровавый туман ярости, добрела до своих ларьков. Узнала, что экспедитор Коля не появлялся с позавчера, велела, чтобы его — разыскали, а он — явился, вернулась и предалась сладостным грезам.
Сначала примерила низенького пухлого Колю к ножкам стула — получалось не очень больно, да и толстое Колино брюхо застревало между ними, что резко уменьшало количество ударов в минуту. Тогда я пару раз приложила его сволочной башкой о дверь. Это было уже лучше, и, поймав ритм, я перешла на сплошное избиение ногами в кровь, норовя попасть по подлой воровской морде. Самбу я на нем сплясала. Зубы гаду выбила. Нос сломала, да и пара-другая ребер пошла в мой актив. Коля почему-то молчал, худел на глазах и истаял в конце концов в луже дымящейся крови.