- Собираешься рассказать мне, кто это сделал с тобой?
- Отвали.
Леда медленно втянула воздух через нос, на миг прикрывая глаза и уговаривая себя успокоиться, затем еще медленнее выдохнула ртом. Спокойствия не прибавилось.
- Если это снова компания Шипа, я узнаю. И натравлю на него и его дружков столько полиции, что он до пенсии из исправительной колонии не выйдет.
Чертов головорез с дурацкой кличкой Шип и его подручные были намного старше Рема, они даже были старше самой Леды, и от одного упоминания о местной банде придурков все внутри нее закипало от гнева.
- Это не твое дело, поняла? – огрызнулся Рем.
- Еще как мое.
- Отвали, Леда. Ты мне не мать.
Ох. Это было больно. Конечно, она ему не мать. Ей семнадцать, черт возьми, и она понятия не имеет, как справляться со своей жизнью. Леда смотрела на окровавленное лицо своего тринадцатилетнего брата, изучала его ожесточенное выражение, и спрашивала себя, как их жизнь могла превратиться в это дерьмо.
- Это не значит, что мне безразлично, когда из тебя делают грушу для битья. – тихо и натянуто ответила она.
- Да мне насрать, что там тебе пофиг, а что нет! – вдруг заорал на нее Рем и Леда подскочила на месте от неожиданности. – Перестань притворяться, что мы по-прежнему семья, потому что мы что угодно, только не семья! Все исчезло, слышишь ты? Все исчезло, когда они разбились в своей сраной машине! Нет больше семьи! Нас нет, есть ты, и есть я, и ты мне не нужна, поняла меня? Ни черта у тебя больше нет, как и у меня!
- Неправда. Неправда, Рем. У меня есть ты. А у тебя есть я.
- Да херня! Я тебя видеть не могу! Тебя, и твои глаза, твое лицо, совсем как у… Да ты… Тебе на меня всю жизнь было насрать, только и знала, что задирать нос, а теперь вдруг врубила режим мамаши! Думаешь, ты такая взрослая и сильная? Да хоть подавись! Ты мне не нужна! Я уже знаю, что это такое, когда ты один на свете!
Ярость бешеным зверем заклокотала в горле Леды, подстегиваемая его злыми, жестокими словами. В этот момент в ней бушевали и сталкивались между собой самые противоречивые чувства. Она почти ненавидела брата, она разрывалась от жалости к нему, к себе, она ненавидела свою жизнь, она злилась на родителей за то, что оставили её, оставили их, и она невыносимо, мучительно скучала по ним обоим. Немой крик зудел под её кожей, хуже роя разъяренных пчел, и голова горела от нестерпимого желания дать ему прорваться наружу, каким угодно образом. И решение ударило её в тот же миг. Рему нужна была встряска. И ей тоже. Ей нужно было выпустить из себя демонов, в которых превратились её чувства.
- Знаешь, как это, да? – тихим, опасным голосом переспросила Леда, запуская руку в аптечку и нащупывая нужный ей предмет. Она вынула медицинские ножницы, раскрыла их. – Ни черта ты не знаешь, Рем. Если хочешь попробовать остаться один на свете, я могу тебе помочь. Могу показать тебе, как это на самом деле.
И, не дав ему ответить, одним четким взвешенным движением Леда полоснула себя острым краем ножниц вдоль запястья. Она знала, что делает. Порез был неглубоким и не задел ничего важного в её руке, но кровь обильно потекла по её ладони. Рем так резко вскочил на ноги, будто его подняли за невидимые нити, его широко открытые глаза были прикованы к её окровавленной подрагивающей руке. А Леда чувствовала какоето извращенное удовольствие от боли, которую сама себе причинила. Как будто с кровью из нее выходило нечеловеческое напряжение, затихал безумный крик в глубинах её существа. Рем побледнел, потом позеленел, его губы дрожали. Он вдруг стал выглядеть еще моложе, чем был на самом деле. И вот оно. Страх на его лице. Понимание. Как будто он очнулся ото сна.
Леда не двигалась, он сам схватил аптечку, вывернул на землю все её содержимое и непослушными руками ухватил перевязочный бинт. Рем трясся всем телом, когда лихорадочно прижимал скомканный бинт к порезу на её руке. Это мало помогло бы, если бы рана действительно была серьезной, но именно ради такой вот реакции Леда и затеяла весь этот извращенный, жестокий спектакль. Вероятно – наверняка – с ней тоже было что-то очень не в порядке. У кого повернется язык назвать нормальной подобную шоковую терапию? Но, с легкой усмешкой подумала Леда, это доказывает, что они все-таки семья. Потому что у них есть кое-что глубинно общее. Они оба поломаны, по-разному, но в то же время одинаково.
Пальцы Рема перепачкались в её крови, он судорожно прижимал импровизированную повязку к её руке, таращась на её кровь с таким видом, будто ожидал, что вместо нее по её сосудам течет другая жидкость. Леда решила, что уже достаточно, и сжалилась над ним, к тому же, адреналин схлынул и рука действительно начала болеть. Она отодвинула его беспокойные пальцы, наклонилась к аптечке и выудила из закрытого кармашка чистый бинт, после чего уверенными экономными движениями принялась бинтовать свою руку.
Рем тем временем свалился на колени и зачарованно наблюдал, как скрывается под белой тканью её кожа, смотрел на красные пятна, медленно проступающие через бинт. Его руки безвольно лежали на земле, словно из них вынули все кости. Леда закончила с рукой, помедлила, думая, что теперь делать. Обнять его? Заговорить? Просто уйти и дать ему прийти в себя?
Она не знала, какое решение будет правильным в ситуации, настолько неправильной, как эта. Но когда она шевельнулась, Рем, видимо, решил, что она собирается уйти. Тогда его руки ожили, потянулись к ней и обвились вокруг её пояса, сначала нерешительно, а затем со все нарастающей силой. Он так и не поднялся с колен, просто все сильнее прижимался лицом к её животу, словно прятался от всего мира. И когда его плечи принялись меленько подрагивать, когда Леда почувствовала, как быстро пропитывается влагой её футболка, её тело зажило своей жизнью, руки прижали еще ближе к ней его голову, пальцы зарылись в отросшие почти до плеч волосы. Леда даже не понимала, что сама дрожит так же сильно, как и Рем. Они оба понятия не имели, как долго простояли тогда вот так: одинокие, покинутые, сломанные дети.
И если проблемы Рема тогда не закончились, даже если они стали только больше и росли, как снежный ком, после того дикого эпизода он больше никогда не отталкивал от себя сестру. Он пускал её в свой мир, как бы грязно, темно и холодно там ни было, и она изо всех сил старалась заглушить своих демонов, чтобы прогнать его собственных. Потому что она отвечала за него. После драк, в которые он регулярно ввязывался, после его ночных дебошей, после первой настоящей ломки – она была с ним. Позволяла ему спрятаться в ней. Позволяла себе прощать его, когда он сам не мог себя простить.
Именно тогда, в тот день на крыше, Леда со всей ясностью поняла, что хочет посвятить себя медицине. Через год она поступила в медицинский колледж, чтобы учиться на медсестру. Для обучения на врача в университете у них на тот момент не было средств. Леда подумывала о том, чтоб сейчас продолжить свое обучение, но пока что откладывала эти мысли в долгий ящик.
Рем внимательно посмотрел на нее снизу вверх. Его пальцы колдовали над её коленями и ей почти не было больно. Леда как будто все еще видела своего маленького брата, растрепанного худого паренька, страдающего от душевной боли, которую он всеми силами старался превратить в боль физическую – потому что такую боль он знал, как терпеть. У них были одинаковые серые глаза. Мамины. Сейчас эти глаза смотрели на нее со взрослого лица её брата. Он сам едва держался на поверхности, совсем недавно вынырнув из собственного бушующего моря зависимости, неуверенности и неприкаянности, но сейчас это он был тем, кто опекал её. Они всегда делали это: заботились друг о друге. В мире боли и потерь, они всегда были друг для друга якорем и путеводной звездой.
- Хочешь поговорить о том, что было в госпитале? – предложил Рем.
Леда устало пожала плечами и рассеянно отхлебнула кофе.
- Да не очень.
- А про это не хочешь рассказать? – он многозначительно кивнул на её колени.
Леда нахмурилась, спрашивая себя, может ли она рассказать об этом брату. Она хотела рассказать, но вначале ей нужно было немного разобраться с собственными мыслями, поэтому…