Резко развернувшись, он окаменел, приклеился взглядом к другому лицу, с открытыми зелеными глазами, и широкими бровями, и неровными светлыми волосами. Лицу, такому же мертвому, как и лицо Леды. А позади нее, позади мертвой Зоры, он видел Киру. И теперь, увидев их один раз, он уже не мог перестать видеть: все новые и новые трупы, бывшие его друзьями, его близкими, его семьей. Зора. Кира. Кастор. Мать. Валигор.
Кай рухнул на колени, отчаянно сжимая виски ладонями, шевеля онемевшими пересохшими губами, но наружу не вырывалось ни звука. Как это случилось? Его мысли толкались в голове, наезжали одна на другую, расплывались.
Он не сразу почувствовал движение за своей спиной, а когда ощутил его, то неуклюже развернулся, почти упав на спину. Оглушенный ужасом, Кай смотрел на высокую фигуру в доспехах, подошедшую вплотную к нему и остановившуюся совсем близко. Стальные носки на сапогах демона почти касались подошв ботинок Кая. Астарот поднял окровавленные руки, понес их к голове. Он собирался снять капюшон и Кай вдруг с ужасом понял, что не хочет, не может увидеть его лицо. Он не должен видеть его лицо. И Кай отчаянно замотал головой, но покрытые кровавой пленкой руки даже не замедлили свое движение.
И вот грубая ткань капюшона с тихим усталым шепотом сползла с головы. Кай смотрел на него в отблесках багровых зарниц. На растрепанные каштановые волосы убийцы. На округлые гладкие щеки, тронутые россыпью озорных веснушек. Смотрел в заполненные пульсирующей чернотой глаза.
Лицо не демона. Не Астарота.
Его собственное лицо.
Дикий, первобытный ужас обуял Кая. Он лежал на поле брани, окруженный трупами людей, погибших от его собственной руки. Он знал, что рано или поздно это случится. Что он окажется слишком слаб, слишком жалок. Что демон завладеет им без остатка и его руками выстроит кровавый ад во всех пяти мирах. Кай знал это, ведь это был его самый глубокий, самый отчаянный страх, и вот это случилось, действительно случилось, и теперь… и тепе…
Понимание жаркой вспышкой сверкнуло в его голове.
Самый глубокий страх. Его самый глубокий страх. Конечно же.
- Это не на самом деле. – прошептал Кай, едва шевеля онемевшими губами.
Юное, совсем детское лицо, карикатурно прицепленное к плечам взрослого мужчины, оставалось неподвижным. Мерцающая тьма глядела из чужих холодных глаз. Это полудетское лицо в сочетании с доспехами и окровавленными руками вызывало почти суеверный ужас – но ведь другого лица там быть не могло. Кай понятия не имел, как теперь выглядит. Он помнил себя вот таким, и значит у проклятого духа был доступ только к этому образу, который он постарался извратить так сильно, как только мог.
И это жуткое лицо было еще одним доказательством того, что…
- Это не на самом деле. – голос зазвучал увереннее, сильнее. – Это не я. Всего лишь больная фантазия. – по мере того, как он говорил, детское лицо его двойника напротив менялось, искажалось, будто что-то двигалось под кожей. Выражение этого украденного лица стало чужим, яростным. – Ты не настоящий. В отличие от меня. И я говорю тебе… убирайся. Из. Моей. Головы!
С этими словами Кай бросился на стоящее перед ним чудовище и мир тут же рухнул вокруг него, как стены здания под снос. Пропало кровавое поле, исчез отвратительный фантом. Вернулась привычная темнота. Вернулась боль в избитом теле. Но Кай приветствовал их почти с ликованием. Его боль и тьма были послами реальности, в которую он смог вернуться, вырвавшись из ментального плена катахари.
И было еще кое-что: дух полностью вышел из тонкого мира. Руки Кая сомкнулись на текучей, но плотной массе. Плоть катахари, как бы он ни выглядел, была ледяной и обжигающей в одно и то же время, и боль до костей пронзила руки Кая от одного прикосновения. Но это было прикосновение. А Кай с юных лет придерживался мнения о том, что если можешь к кому-то прикоснуться, значит, можешь его убить.
Пальцы Кая нашли рукоять трезубца и прохладный металл лег в его израненную ладонь как влитой. Кай закричал, изо всех сил, из глубины своего естества, срывая голос – и одновременно занося руку со смертоносным оружием.
Но рука не сдвинулась с места. Кай полностью перестал её чувствовать, как будто её не было. Он задохнулся криком, лихорадочно слушая свое запутавшееся тело. Через миг рука вернулась, Кай начал чувствовать её – но не мог заставить её двигаться.
И тем не менее, она двигалась. Но не по воле Кая. Что-то другое, чуждое, управляло вышедшей из-под контроля рукой. Кай зарычал, пытаясь совладать со взбунтовавшейся конечностью, но ничего не получалось. Рука, сжимающая сай, продолжала свое упрямое движение. Только двигалась она не в сторону катахари. Лезвия трезубца метили в самого Кая.
Кай до боли сцепил зубы, чувствуя, как слюна в его рту сменилась кровью; ухватил мятежную руку второй рукой, пытаясь затормозить её – без толку. Лезвия приближались медленно, но неумолимо. Мигнула и погасла в его голове чужая мысль: “И это все, что дал тебе величайший из князей преисподней?”
А потом пришла боль. Лезвия вонзились в тело, пробивая ребра, разрывая внутренние органы. И только когда острия трезубца показались из спины Кая, проткнув его насквозь – только тогда, как насмешка, вернулся и контроль над собственной рукой.
Холод подступающего небытия вкрадчиво потек по венам. Ноги подкосились и Кай с глухим, слегка удивленным стоном осел на колени. Он слышал вой демона в своей голове – но Астарот очнулся слишком поздно, Кай знал это.
Онемение расползалось по телу, от кончиков пальцев и дальше по рукам, к груди, к поврежденному сердцу. С тихим бульканьем вздулся кровавый пузырь в уголке его рта, тут же сменился густой струей крови. Кай наполовину сглотнул, наполовину выплюнул кровь, а земля закружилась под ним в безумном хороводе и через миг он встретился с ней, неуклюже свалившись лицом вниз.
Темнота светлела перед его глазами, сменялась образами, каруселью видений, милосердно предложенных памятью в этот последний… наверное, действительно последний миг.
Шершавые руки матери, незнакомые слова колыбельной.
Кровоточащие ссадины на детских коленках Зоры.
Улыбка Валигора, его широкая ладонь на волосах Кая.
Хриплый, насмешливый голос Кастора…
…голос наставника изменился на короткий миг, произнося его имя, и в нем Каю послышался другой голос, женский, зовущий его с надрывом и отчаянием, но он уже не мог вспомнить, кому принадлежал этот голос…
Тьма густела. Кай больше не чувствовал боли. Он был невесомым, легким, как перышко, и очень, безумно, оглушающе уставшим. Пряный запах имбирного печенья заполнил его ноздри, словно тревожное, но забытое воспоминание.
А затем пришла настоящая темнота.
***
Рем лихорадочно повторял что-то, его слова торопились, карабкались друг на друга, что-то о пропасти и времени, но Леда перестала понимать его. Голос брата в какой-то момент стал доноситься будто бы из-под воды, слова потеряли свой смысл, превратившись в поток бессмыслицы. Леда остановилась, глядя на Рема широко раскрытыми глазами, испуганная, не понимающая, что с ней происходит. Рем растерянно глядел в ответ, лицо бледное, черты искажены тревогой.
Боль пришла неожиданно, диким зверем прогрызла путь через бок к сердцу. Леда ахнула от неожиданности этого приступа, прижала руки к груди, ожидая нащупать там рваную рану, да только вот раны не было. Потому что, хоть она и чувствовала её сейчас каждой клеточкой своего тела – это была не её боль.
Леда резко развернулась, изо всех сил вглядываясь в подступающий туман, но не смогла разглядеть даже кончики пальцев своей вытянутой руки. Что-то очень плохое только что случилось с Каем. Она знала это совершенно точно, знала, что это правда, откуда бы ни пришло это знание.
- Кай. – хотела крикнуть в туман, позвать его, но получился лишь глухой свистящий шепот.
Боль на пару с ужасом жгла грудь неистовым пламенем и у Леды потемнело в глазах. Мир покачнулся, земля затанцевала под её ногами и через миг Леда уже полулежала на мерзлой сухой почве, опираясь на нее лбом, локтями и коленями. Голову вдруг сдавило невидимым обручем, так сильно, что виски, казалось, сейчас проломятся внутрь черепа. Одну руку Леда прижала к вибрирующим от давления вискам, вторую протянула в темную пустоту, в немом призыве к брату, которого больше не видела.