— Дай угадаю: на каждом из этих островов есть драконье поселение?
— Естественно. Те наши братья и сёстры, которые не любят странствовать, стараются всё-таки селиться на пути странствий. Чтобы, если что, придти на помощь.
Это действительно было логично. И так похоже на людей… У них тоже на островах, находящихся рядом с морскими путями, были поселения.
Чем важнее путь, чем богаче корабли, плавающие по нему, тем крупнее были эти деревни.
Или города.
Чаще — города.
Если верить Айве, а не верить ей Аран просто не мог.
Чем больше юноша познавал драконов, тем больше видел сходств с людьми, несмотря на все различия.
Если честно, то это вызывало желание схватиться за голову и громко закричать.
Зачем сражаться?
Зачем ненавидеть друг друга?
Они ведь так похожи! Слишком похожи.
Хотя, возможно, это он, Аран, что-то не знал о людях. Чего-то в них не хватало. Чего-то, чьё отсутствие приводило к вечным войнам, конфликтам…
Однако, вроде войны между драконьими стаями тоже бывали. Но они не были повсеместны, не носили постоянный характер. И… И чем люди всё-таки отличаются от диких зверей? А уж тем более от очень даже разумных драконов?
Интересно, а люди с Большой Земли такие же, как викинги? Или они как Южане?
Говорили, что некоторые никогда не видели моря! Что они почти всегда находились в одном поселении и не выбирались из него.
Ненормальные.
Или счастливые?
Они считали драконов детской сказкой! Когда для викингов они — суровая реальность.
Вообще викинги, по крайней мере на Олухе, считали Южан более слабыми, ведь завоевательные походы Северян почти всегда оканчивались победой последних. Аран не понимал, зачем Южане постоянно плели интриги, пытались обманом и хитростью сделать то, что викинги делали грубой силой.
Юноша не оправдывал своих бывших соплеменников, он, как никто другой, знал все ужасы войны, как никто другой, жаждал мирной, спокойной жизни. Но разве ему кто-нибудь это позволил бы?
Но… была у викингов, привыкших действовать прямолинейно, симпатичная Арану черта — они почти не врали. Не было интриг, жизнь не строилась на обмане. Женщины сражались наравне с мужчинами, внутри одного племени все верили друг другу. И двери домов никогда не были заперты.
У Северян было всё то, что возведено в абсолют у драконов. То, чего, возможно, так не хватало людям. Если бы убрать ту зашоренность сознания… То было бы проще. То идеальнее мира придумать было бы нельзя…
Но это всё утопия, мало граничащая с реальностью.
Возможно, на Большой Земле всё будет иначе? Возможно, люди там будут другими?
— А далеко Большая Земля? — спросил, наконец, Аран.
— Она в той стороне, где восходит солнце. Отсюда туда лететь около пяти-шести дней, смотря какой дракон. Но и Чёрные Горы появляются не сразу. Нам надо пересечь Великую Равнину до наступления холодов, сам знаешь, зима скоро. Потом, добравшись до Диких Степей, надо повернуть на юго-восток.
— Но разве нельзя полететь напрямик? — удивился юноша.
— Нельзя. Если лететь по прямой, а не по дуге, то слишком велика вероятность наткнуться на большое количество людей. Там много городов, а деревень еще больше… Люди, живущие в Диких Степях, хорошо к нам относятся. Боятся, но не нападают. Многие считают, что мы — духи их предков. Впрочем, не так уж они и ошибаются. Ой, ты меня отвлёк! Так вот, уже там, в Чёрных Горах, насколько я знаю, не меньше восьми больших стай живёт. Люди туда не суются за исключением идиотов-самоубийц и монахов. Но первые быстро погибают, а вторые стараются нас не тревожить.
— Длинный путь. Понятно теперь, почему многие решают остаться на приглянувшемся островке, даже если он находится далеко от их родного гнезда.
— Трудности, если они нас не убивают, закаляют. Длительное Странствие даёт бесценный опыт, без которого просто не выжить. Слабый от природы, но опытный дракон всегда победит сильного, но неопытного.
***
Весёлый смех прошедшей мимо «стайки» девушек заставил Мирославу, сидевшую на крыльце собственного дома, немного поморщиться. Радмир знал, понял по собственным наблюдениям — у неё уже несколько дней нестерпимо болела голова, то заставляя едва ли не подвывать от постоянного и непроходящего гула, то блаженно замирать на несколько мгновений долгожданного покоя.
На коленях у девочки мирно мурчала кошка, и этот утробный звук явно был единственным, который не раздражал сейчас Мирославу, ещё сильнее осунувшуюся за последние несколько недель.
Животное так сладко щурилось, с таким наслаждением подставляло бока и шею все ещё теплым лучам всё-таки холодного осеннего солнца, что это умиротворение не могло не передаться и Мирославе, а заодно и ему самому. Сестра отстранённо гладила Мавку по серому загривку, отчего кошка стала мурчать только громче.
Девочка поёжилась от вдруг подувшего ветерка, ещё сильнее укутавшись в меховую жилетку под внимательным взглядом брата, только покачавшего головой. Юноша вздохнул и, подойдя к сестре, укрыл её тёплой накидкой и сам сел рядом, прижался к ней теплым боком, желая хоть так согреть.
Хорошо Мавке! У неё была шерсть, да ещё какая! Длинная, густая, наверняка очень теплая…
Лето уходило неумолимо, уступая свои позиции зиме — с каждой прошедшей неделей становилось всё холоднее.
С полей давно убрали урожай, отпраздновав это знаменательное событие как всегда — с размахом. Трава пожухла и перестала радовать глаз любого, кто на неё смотрел. Даже коровы ели её с неохотой, если не сказать отвращением — им теперь больше по вкусу приходилось сено, благоразумно запасённое хозяевами бурёнок ещё летом.
Да он и сам помогал на сенокосе — вместе с отцом. И потом, когда убирали с полей поспевшую рожь, даже отощавшая и ослабевшая Мирослава помогала — не хотела она быть нахлебницей.
Девочка вообще откуда-то узнала о совершенно неизвестных доселе лекарственных травах и ягодах. Она вообще стала намного больше времени в лесу проводить и бродила там одна или с Марьей и Ладой до самой осени, пока все эти травы не высохли.
Девочки тоже не понимали, откуда их подруга брала свои знания.
Сегодня же Мирослава была всё так же бледна и немного печальна, вызывая этим беспокойство у Радмира — волшебная суть девочки, всегда отводившая от неё все болезни, сейчас, казалось, наоборот — была их причиной. И лишь поэтому юноша был бессилен — он мог только наблюдать, как чах и увядал его огонёк, его цветочек.
Сестра, раньше всегда весёлая и жизнерадостная, румяная и загорелая, казалась блёклой тенью самой себя.
И она словно повзрослела на несколько лет.
Словно то, что она узнала из своих видений, заставило её так сильно измениться, начать смотреть по-другому.
Девочка теперь ничего не рассказывала о своих снах, только губы кривила и смотрела так печально и так виновато… Сердце его разрывалось от этого взгляда, от желания помочь сестре, разделить с ней эту ношу, но та закрылась ото всех.
Она была похожа на те берёзы… Те берёзы, что все лето радовали глаз своею стройной красой и зеленью кроны, а потом ещё и золотом осеннего листопада… Те белые красавицы стояли сейчас беззащитные, без единого листочка — и словно вместе с ними они растеряли и свой праздный вид.
Сама природа была печальна, одаряя людей частыми дождями, холодом и сыростью.
И так сильно не хватало тепла.
Не только внешнего — печки грели исправно, на это жаловаться было глупо. Внутреннего тепла не хватало. В словах, во взгляде и мыслях. Все почему-то были холодными и словно чужими.
А ведь сегодня был праздник.
Сегодня люди славили Макошь, вознося на капище с вырезанным из осины идолом прялки, клубки шерсти и пряжу, водя вокруг него хороводы.
Вот только не хотел Радмир веселиться. Ему бы только улыбку на лице сестры увидеть — и он будет счастлив.
Увидев, как люди потянулись по тропинке в сторону капища, находившегося на пригорке в лесу, юноша ещё раз тяжело вздохнул, всё так же молча, встал и приглашающе взглянув на Мирославу, замер.