Пленных не брать.
Одно дело убивать мерзких крылатых тварей, которые разрушали их дома, крали скот, обрекая на голодную смерть в суровую зиму, и совершенно другое — убивать совершено ни в чём не виноватых перед Лохматыми Хулиганами людей.
И он устал быть убийцей.
Он хотел мира.
Он хотел домой.
К сыну.
К жене.
Но каждый раз он уходил в новый и новый поход, прекрасно зная, что он мог оказаться для него последним.
Смеркалось.
Солнце, пока Сморкала размышлял обо всём на свете, благополучно утонуло в море, и по появившейся ненадолго светящейся дорожке, казалось, можно было бы уйти куда-нибудь, где мир был бы чище и добрее.
Туда, где счастье не надо было вырывать из чужих рук, проливая кровь и рубя головы.
Впрочем, таких миров не было, и быть не могло, надо полагать — люди везде одинаковы — жестоки, алчны и коварны, и исключения из этого правила его только подтверждали, погибая под гнётом большинства.
Сколько раз Сморкала был тому свидетелем…
На горизонте мрачно чернел какой-то остров, у которого было решено остановиться на ночь — почему было принято подобное решение, было непонятно, но спорить Йоргенсон не стал — спать хотелось больше, чем скандалить.
Луна, мрачная и холодная, лила своё серебро на мир, селя в сердце тревогу.
Полнолуние вообще считалось магическим временем, в которое случались и страшные, и прекрасные вещи.
Вдруг Сморкала осознал насколько же было тихо.
Не было крика чаек.
Не было голосов людей.
Только шум прибоя.
Что такое?..
В накрывшей мир тьме вспыхнули в одно мгновение тысячи огоньков-глаз, и Сморкала с похолодевшим сердцем вспомнил самые страшные мгновения своего детства.
Драконы.
Много драконов.
***
Когда она очнулась в странном месте, она была напугана тем, что не сразу поняла, где находилась — какая-то уютная, но тёмная пещерка вместо привычной и почти родной клетки.
А потом пришли воспоминания.
И то, как её послал хозяин на поиски последней Фурии, и то, как она наткнулась на странных драконов, которые привели её к их Королю, и… сам этот Король.
И Ночная Фурия рядом с ним.
Смотрел решительно и уверенно, но в то же время с почтением на стоящего перед нею воина, чем-то до безумия напоминавшего её Хозяина, от которого исходила такая властность, такая Воля, что хотелось позорно заскулить, сжаться, спрятаться куда подальше.
Чтобы не злить, не раздражать обладателя этого тяжёлого взгляда, этой уничтожающей само понятие судьбы Воли, который подчинял одним своим голосом — бархатистым, спокойным и уверенным.
Вожаком стаи был не её собрат!
Им был человек.
Человек, намного сильнее её собственного Хозяина.
Человек, который не даст в обиду своих подчинённых, который сам их накажет, и никто не посмеет ему перечить — слишком страшно, слишком опасно, слишком…
Просто слишком.
Бежать.
Она должна сбежать.
Спастись.
Лучше такая знакомая до последней трещинки, царапинки и пятнышка клетка, чем сырая земля, или холодная вода.
Лучше привычное зло, привычный страх, чем эта промораживающая до глубины души неизвестность, чем эти жестокие и практически равнодушные глаза, смотрящие прямо ей в душу.
Да, даже её Хозяин был не так страшен.
Но осознание того, что сбежать ей именно позволили пугало ещё больше, ведь она никак не могла понять, зачем Кровавому Владыке (так его называли те драконы за спиной, она запомнила!) отпускать её, позволять добраться домой.
Это его какой-то хитрый план?
Если так, то в чём он заключался, или хотя бы предположительно мог заключаться?
Или он просто отпустил?
Нет…
Такие, как этот Король, не делали ничего «просто», они продумывали все свои действия на множество шагов вперед, и играли чужими судьбами, словно кукловоды.
Таким был её Хозяин.
Таким должен был быть и Кровавый Владыка.
И именно поэтому она поможет уничтожить и последнюю Фурию, что служила этому Королю, и его самого, чтобы знать, что нет никого в этом мире сильнее её Хозяина.
Что бояться надо только его.
Как она добралась, повинуясь своим внутренним чувствам, до своих пленителей, она помнила крайне слабо, — так она боялась даже обернуться и обнаружить за собой погоню.
Она забыла даже то, что по скорости с ней сравниться могла только та Фурия.
Думать, что стало бы с ней, поймай её, беглянку, драконы Кровавого Владыки, не хотелось.
Она и не думала.
Почти.
Зато Хозяин явно рад был видеть её — если верно она распознала эту странную эмоцию, мелькнувшую в том фоне, что его окружал, и где появлялись людские чувства, по которым можно было определить, насколько злы люди, насколько больно они сделают ей или другим пленённым драконам.
— Ну что, нашла ты последнюю Фурию? — спросил Хозяин.
Она сжалась вся, но взгляд отвести не смела, только кивнула, подтверждая, что да, нашла, но лучше бы не находила, на самом деле.
Тогда мужчина чуть улыбнувшись, холодно и жестоко, совсем как Кровавый Владыка, подошёл к ней и коснулся её лба, врываясь в разум подобно ледяному кинжалу, просматривая её воспоминания.
Ему было не важно, насколько больно было ей.
Главное — результат.
— Вот оно что… — прошептал довольно её Хозяин.
***
Мирослава, качая головой, вспоминала, как ещё вчера с тревогой всматривалась в небо, силясь заметить в нём тревожную чёрную точку, которой поначалу казался Драконий Владыка.
— Ты боишься его? — отвлёк её от мыслей тогда обеспокоенный голос Радмира.
Девушка задумалась.
Боялась ли она Арана?
Скорее всё-таки нет, ведь лично ей он не мог сделать ничего, ибо Видящие и их Хранители были во все времена неприкосновенными, но вот причинить вред Берсеркам в порыве гнева он мог, а это было… нежелательно.
— Опасаюсь, — честно признала она.
— Почему?
Мирослава ответила не сразу, пытаясь подобрать слова.
— Ты… поймёшь, когда увидишь его, — ответила она, наконец. — Я не могу это описать. Таких слов нет.
— Ты уверена, что мы должны заключать с ним союз? — вступил в разговор неожиданно оказавшийся за спинами брата и сестры Дагур, тоже с тревогой всматривавшийся в небо.
— Только так, — покачала головой девушка. — Скоро случится страшное, и он будет действовать только по принципу «кто не с нами — тот против нас».
— Ого.
Кажется, это впечатлило Дагура.
Псих.
— Тебе понравится Аран, — улыбнулась приободряющее Мирослава своему Вождю. — Вы в чём-то похожи.
Но изначально всё пошло не так.
Точек оказалось две.
Аран прибыл к Берсеркам вместе со своим младшим братом, гордо восседавшим на ещё одной Ночной Фурии, обладающей удивительно проницательными глазами цвета солнца, и люди приняли к сведению — сын Стоика жив, здоров и неплохо себя чувствовал, по всей видимости.
И он не боялся поворачиваться спиной к дракону.
К Фурии.
И Тагуш, как называл этого Сына Ночи мальчик, был послушен Магни, пусть это была лишь демонстрация, ведь мысленно именно дракон советовал ребёнку, как лучше поступить в той или иной ситуации, как себя вести и что лучше сказать, наглядно всё показывая и растолковывая, почему, зачем и как.
Фурия-нянька.
Очаровательно.
Зато Тагуш очень почтительно поклонился и Венту, как Хранителю, и самой Мирославе, как Видящей, не выразив ни словом, ни жестом пренебрежения или, Небо упаси, брезгливости.
Он, явно опытный и знающий, на равных разговаривал с любопытным мальчиком.
И это было очень показательно.
А уж когда Магни увидел Дагур… Эту картину надо было запечатлеть в веках!
Друзья не посмотрели ни на то, что мужчина в отцы мальчишке годился, ни на то, что все они тут собрались для важных, решавших судьбы народов, переговоров, и радовались неожиданной для Берсерка встрече оба, как дети малые.
И обсуждали какие-то свои дела.