Всё-таки неопределённость в судьбе сына возлюбленной тяготила Дагура, пусть он и старался не показывать этого, но от Мирославы нельзя было ничего скрыть.
Свою способность видеть людские души словно насквозь она только развивала с годами.
Не просто так же её Видящей называли.
Но ещё более шокирующим для психики её вождя был момент, когда Аран откинул на плечи капюшон и поприветствовал Дагура.
Тот узнал в нём Иккинга моментально.
В отличие от любого другого человека, с которыми были знакомы и Иккинг, и Аран, Дагур с пониманием отнёсся к объяснению о том, что, собственно, сына Стоика тут уже давно не было, а был только Брат Фурии.
И к смене имени.
И ко всем действиям, направленным против Охотников на драконов.
Как там тогда сказал Дагур, обрадованный тем, что парнишка, перед кем он ощущал вину, оказался жив, пусть и в несколько видоизменённом варианте?
«Аран защищал свой народ! То, что это драконы, — ничего не меняет».
Нашли два психа друг друга.
Кажется, Мирослава нечаянно поспособствовала образованию крепкой дружбы двух людей, много лет назад едва ли способных представить, что этим всё кончится.
Мда.
В общем, сами переговоры прошли благополучно, Аран вместе с Магни уже собирались отправляться к себе на Драконий Край, но тут парня остановила Мирослава.
Девушка не понимала тогда, какие последствия повлекут за собой её слова, но решилась-таки рискнуть и попытаться заставить Арана одуматься, взяться за ум и увидеть, что всё, им творимое, — не правильно.
Что он потом будет жалеть.
— Будь осторожен, Страж, сила, небом подаренная, разум отнимет, — сказала она ему тогда.
Он только кивнул как-то горько, чуть прикрыв глаза.
— Я это уже понял, Видящая, — ответил он со вздохом. — Но не знаю, что мне делать с этим. Я словно не контролирую себя.
Какое-то отчаяние, минутным просветлением окутавшее Арана, стало заметно на его лице, блеснуло в его глазах.
— Битва тебя ждёт, — покачала головой Мирослава, горько поджав губы.
— Я знаю.
— Отпусти себя, дай выход своим гневу и боли, и отпусти своих врагов, — сказала она, вспоминая, как много лет назад уже говорила нечто подобное. — Прости их, позволь им уйти с миром. В новую жизнь.
Парень усмехнулся.
— Быть быстрым и точным?
— Вспомни, с чего ты начинал, — практически умоляла Мирослава. — Вспомни, ради чего и ради кого ты всё это делаешь.
Она уже видела — уговаривать бесполезно.
От этого становилось больно.
Парень пусть и не был полностью виноват в сложившейся ситуации, всё-таки тут сложилось множество факторов, но это не отменяло того факта, что за всё потом ответственность нести придётся всё равно ему.
Что бы он не натворил.
А Аран надолго задумался, прикрыл глаза, жестом послав Магни к Тагушу, который в этот момент вместе с Араном о чём-то разговаривал с Венту в сторонке.
— Ради своей семьи, — ответил он наконец.
Мирослава долго смотрела в глаза парню.
— Будь милосердным, — почти прошептала она, уже не особо надеясь на успех. — Ты стал слишком жесток. Непозволительно.
Аран, на удивление, только кивнул согласно, но отчаяние с его лица никуда не делось — только усилилось, стало практически физически ощутимым, и от этого становилось только страшнее.
— Я не буду оправдываться, ведь оправданий мне нет — но исправлять все… меня опять предали, Мирослава, — сказал он с горечью. — Мне больно.
— Не мсти им, — опять покачала головой девушка. — Не стоит. Они сами сгорят, по собственной вине.
— Они сами выбрали этот путь?
— Сами.
— Пусть будет так, — кивнул решительно Аран и с благодарностью посмотрел в глаза Мирославе.
— Иди с миром, Страж. Но не давая огню в твоём сердце ослепить тебе глаза.
Уже потом, стоя на всё том же месте, девушка, замерев, просматривала вероятности сегодняшнего дня, поддавшись своим предчувствиям, и, очнувшись, только вздохнула устало.
— Как жаль, что мы сегодня видимся не в последний раз.
Её слова разнеслись над засыпавшей деревней, так и оставшись никем не услышанными.
***
Буря всегда, с самого своего детства, когда ещё мать погибла, и заботиться о ней стал отец, Грозокрыл, с самого момента, когда они попали в Гнездо Великого Смутьяна, знала, что отличалась от других драконов даже собственного вида — она была Стражем.
Причина зависти и исходящего из неё плохого к ней отношения.
Все эти птенцы были уверены, что это так круто и увлекательно быть Одарённым, и так занимательно быть хоть в чём-то похожим на таких непостижимых, таинственных и высокомерных Фурий.
Они считали, что это было нечестно.
Что лучше бы они были Стражами, а не Буря.
Но что они, эти наивные, понимали в трудностях бытия Одарённым, и тем более — конкретно Стражем?
Только отец её, горько прикрывая глаза, пытался помочь своей дочери, только он и сделал что-то для этого — пришёл в стаю к Великому Смутьяну, мудрому и сильному Стражу, повидавшему за тысячелетия своей жизни слишком много.
Да, все, кто ей завидовал, не понимали, насколько тяжело быть Одарённым Драконом, но не Фурией.
Её никто и не собирался учить.
Фурии, что Дневные, что Ночные, передавали свои знания исключительно внутри собственного вида, и исключениями здесь были только люди, судьба которых, однако, была далеко незавидной, зачастую.
Её просто высмеяли бы, в лучшем случае, попробуй она напроситься в Ученики к Фуриям.
В худшем — незатейливо убили бы.
И пожелали бы Мира душе её и счастливой новой жизни.
Благородные и величественные в глазах абсолютного большинства драконов Фурии оказывались не такими уж добренькими и светленькими, стоило попытаться рассмотреть их получше.
И много было тех, кто пытался открыть другим истинное положение дел в обществе лицемерных Детей Ночи, но именно поэтому практически ни один дракон-Страж не доживал до возраста, в котором надо отправляться в Великое Странствие.
Увы.
А все думали, что ей так легко и весело.
Что сила — это круто.
Никто не мог понять, почему сила без знаний и уж тем более умений не стоила и дохлой мухи, почему она «так недовольна своей удачей, ведь тебе так повезло появиться на свет такой необычной, особенной, это же так замечательно, хотели бы мы быть, как ты!»
Конечно, Буре многое рассказал и даже показал Смутьян, но явно не больше того, что она должна была знать и понимать, по его мнению.
Собственная зависимость от Истинных бесила неимоверно.
На самом деле, Шторморез за всю свою не самую короткую, особенно по человеческим меркам, жизнь встретила всего одного Стража-дракона, и то в этом не обошлось без Фурий, которые не смели убирать слишком любопытную, прямолинейную и упрямую Змеевицу.
Они позволяли ей всё то, за что убили бы любого другого.
Но тут сыграла свою роль не столько особенность Айвы на фоне других, которая обрекла её на всё то, что довелось пережить Буре, сколько её знакомство с тем, кто впоследствии назван был Драконьим Владыкой.
И то, что Арану очень не понравилось бы, навреди кто его подруге.
В том, что тот бы это непременно узнал, никто не сомневался — парнишку Фурии учили на совесть, с полной самоотдачей, и перехитрили в этом самих себя.
Но когда она, Буря, раненая лежала в лесу острова, название которого она так и не запомнила, и ждала собственной гибели, с разочарованием понимая, что её знания действительно не стоили ничего, что её мнимая сила не могла спасти её.
И человеческая девочка, которая безрассудно решила помочь своему умирающему врагу, поняв, что та, в общем-то, была ни в чём не виновата, поразила Бурю до самой глубины её души.
Сатин оказалась странной и незаурядной личностью, и, к тому же, тоже оказалась Стражем, причём явно сильным.
Сильнее Бури.
И Шторморез с ужасом тогда ожидала того, несомненно, страшного момента, когда её новая подруга должна была решиться и выбрать для себя — дом или поиск самой себя, новых знаний.