И она, не замечая фигур, бесшумно приближавшихся к оставшейся за её спиной Буре, бросилась искать своего Мастера, со странной радостью обнаружив его тоже на берегу, сражавшегося сейчас сразу с несколькими воинами, вооруженными топорами и молотами.
И ни у одного не было меча.
Только мастер на их фоне был изящным, грациозным, как кот.
Как Фурия.
И жизни он отнимал так же — изящно, практически небрежно.
Но вдруг новая волна паники, непонятно откуда взявшаяся, накрыла Сатин с головой, и она почти захлебнулась в ней, и сердце на несколько мгновений сбилось с привычного твёрдого и уверенного ритма.
Скоро!
Практически сейчас.
Вот он, арбалетчик, притаившейся в тени, и странно-знакомая фигура рядом с ним.
Мастер не видел их, увлеченный своим боем, который, впрочем, к моменту, когда Сатин практически до него добралась, уже и вовсе закончился — не было достойных противников её Учителю.
Арбалетчик прицелился прямо в спину ему, отвернувшемуся к подлетевшему Алору.
Ужас отразился на лице Сатин.
Нет!
Она неимоверно быстрым рывком оказалась рядом с Учителем, оттолкнула его, но сама уйти с траектории полёта проклятой стрелы просто не успела.
Ей не хватило всего мгновения.
С тихим вскриком она выдохнула, обнаруживая у себя в животе стрелу, оперение которой было серо-алым.
Как знакомо.
События следующих мгновений показались девушке пугающей вечностью.
Откуда-то со стороны, откуда она примчалась, послышался истошный драконий рёв, такой знакомый её слуху, такой родной и… такой безнадёжно отчаянный, затухающий.
А потом всё стихло.
Не успело её сердце сделать и удара, как Сатин настигла боль — словно что-то вырвали у неё из груди, словно ту нить, что связывала её с Бурей, кто-то разорвал с громким, просто оглушающим звоном.
Ей словно сердце вырвали, но она почему-то ещё была жива.
А потом её Учитель обернулся.
Его глаза, такие красивые, такие пугающие, но всё равно такие дорогие её настрадавшемуся сердцу, были сейчас практически безумны — столько в них, светившихся в темноте, было различных эмоций.
Он с гневом, граничащим с ненавистью, обернулся на наглеца, потенциального самоубийцу, посмевшего толкнуть его, Арана!
Но стоило его взгляду сфокусироваться на его лице, как гнев сменился удивлением, а оно — ужасом.
Сатин, охнув, осела на землю.
Свалилась навзничь.
Казалось, с каждой каплей теряемой ею крови её покидали не только силы — сама жизнь.
Стало очень, очень холодно.
Лёд сковал её всю, было не пошевелиться.
Не почувствовала она уже, как Аран подскочил к ней, схватил, прижимая к себе, как делал что-то с её раной, как укутал её в свою тёплую накидку, которую притащил Алор, нашедший её в походной сумке своего всадника.
Не слышала его бешено бьющегося сердца.
Не ощущала, как бережно её прижимали к себе.
Не донеслось до неё нежное и такое отчаянное: «Одуванчик…!»
Над её головой, подобно ледяной и непрозрачной воде, сомкнулась непроглядная тьма.
И не стало ничего.
***
Аран даже не пытался понять, откуда его бестолковая Ученица взялась на этом проклятом острове, как она умудрилась поймать собой стрелу, которая предназначалась ему, как вообще так случилось.
О, ему было глубоко плевать.
Он не стал искать стрелка, сотворившего это с его Одуванчиком.
Но зато он сумел встретиться взглядом со Сморкалой Йоргенсоном, которого узнал мгновенно, в правой руке которого был крепко зажат кинжал, и в нем Аран признал собственное творение.
Йоргенсон держал за волосы какого-то парнишку, из рук которого вывалился арбалет.
Драконий Владыка видел, как шокированно Сморкала смотрел на Сатин, которую он нёс на руках.
Парнишка-арбалетчик жалобно заскулил, но Йоргенсон был в тот миг непреклонен. Он твердой рукой прижал лезвие острого, как бритва, кинжала к горлу стрелка.
С силой надавил, сделал резкое движение рукой.
Тёплая кровь хлынула из раны на шее парнишки, чей взгляд на глазах стекленел.
Сморкала только кивнул неотрывно за этим наблюдавшему Арану.
«Спасибо за жену», — прочитал по губам Йоргенсона он.
Вскочив в седло, всё еще бережно прижимая к себе такую глупую Ученицу, умоляя её держаться, совсем немного потерпеть, и он найдёт ей лучшего целителя, спасёт её, только бы она не оставляла его, не давала ему повода продолжать эту бессмысленную жестокость…
— Пусть уходят! — приказал он драконам, начавшим преследовать отступавших людей.
И все повиновались.
***
Гриммель сидел и обдумывал то, во что вылился этот странный заказ, и пути выхода из той ситуации, в которой он оказался по вине собственной самоуверенности.
Он сделал несколько выводов из просмотренных воспоминаний выживших в той бойне.
Конечно, ему не было жалко армаду, посланную им буквально на убой — наспех собранная, она состояла не из верных ему людей, а из новичков, да и досталась она мужчине практически даром — опыт Лохматых Хулиганов был заразителен, однако, так что туда ей и дорога.
За информацию, которую он получил благодаря этой, с позволения сказать, битве, он мог отдать ещё столько же кораблей и людей — она была почти бесценна.
И он не мог выяснить её иными способами.
Увы, то сумбурное нечто, что удалось просмотреть Гриммелю в голове Дневной Фурии было едва ли годно для того, чтобы хотя бы попытаться что-то понять.
Даже она сама не понимала ничего.
Конечно, ведь ей перешили память, затирая целые куски и рисуя новые, путая и сводя с ума эту дурёху ещё больше.
Что это значит?
Значит, поработал Мастер Разума, причём очень опытный, сильный, и при этом — человек, больно уж на человеческий манер, пусть и крайне похоже на драконий, сделаны ложные воспоминания.
Тот, кто их создавал, явно знал поведение и привычки драконов куда глубже любого другого человека, но при этом словно специально оставил зацепку для другого Мастера.
Это был вызов.
Значит, неизвестный Мастер, предположительно — «Покоритель Драконов», некто Аран, уверен в своих силах.
Что же, недооценил он щенка Стоика.
Видимо, его прежняя личность действительно умерла, и теперь многие предположения Гриммеля, касавшиеся всадника последней Ночной Фурии, можно сразу же было назвать ошибочными.
Это всё усложняло.
Но делало игру интереснее.
Далее. Фурия всё-таки не последняя, и откуда взялись ещё эти твари, мужчине было совершенно непонятно — но явно это не уроженцы Варварского Архипелага, ведь местные Фурии и выглядели немного иначе, и вели себя несколько по-другому.
Однако их наличие отрицать нельзя — минимум трёх этих порождений Бездны видели выжившие.
А сколько их было на самом деле?
Оставалось только гадать.
Следующее… Его старания не прошли даром — перестав рождаться на свет Фуриями по причине резкого снижения численности оных, Души стали приходить в мир людьми, и это наглядно демонстрировалось тем, что у Арана Талика было четверо Учеников, и все они — Одарённые.
На такое количество времени, да ещё и при условии того, что все они — примерно ровесники, дети практически одного поколения, пятнадцать лет — не разница, да ещё и примерно из одной местности — громадная цифра.
Пять Одарённых.
Пять очень сильных Одарённых и неизвестное количество слабых.
Гриммель мог себя поздравить.
И последнее. Противник оказался намного сильнее, чем предполагалось ранее, но не означало, что мужчина отступится и бросит начатое, особенно теперь, получив наглядное доказательство успеха свой теории.
Нет, он теперь из принципа завершит начатое.
Просто пойдёт иным путём.
***
Она с удивлением осознала себя стоящей на странной дорожке, словно отлитой из стекла, или сложенной из горного хрусталя, в непонятном месте — всюду, насколько хватало взгляда, было бесконечное пространство звёздного неба, но оно было и внизу, и сбоку.