Совершенно не хотелось.
Магни перспективу неопределённое количество времени пожить у Берсерков воспринял с каким-то нездоровым энтузиазмом, и теперь, не отпуская от себя ни любопытную и бойкую Мию, ни внимательного, осторожного и серьёзного Руни, хвостиком следовал за Дагуром, в котором нежданно-негаданно открылся педагогический талант.
Да, реакция Дагура на всё это была вполне себе отдельной темой.
Мужчина к событиям той судьбоносной ночи, начиная от вероломного нападения не идентифицированной армады, явно кем-то нанятой, и заканчивая участием в походе энного количества Лохматых Хулиганов со Сморкалой Йоргенсоном во главе, отнёсся агрессивно и принял, как ни странно, сторону Арана.
И видит небо — если бы не поступок Сморкалы, Аран приказал бы камня на камне не оставить на том острове, дотла сжечь всех живых на нём.
Сатин рассказывала про неумелые ухаживания Йоргенсона за ней, и слова эти заставляли Драконьего Владыку бессильно злиться, ведь он просто жадина, и своим делиться совершенно не желал, и про то, как она мозги ему на место вправила, отправив просить руки и сердца у Забияки, тоже поведала.
И это успокоило.
В отличие от того, чем эта милая история закончилась.
Вспоминать про тот ужас, который люди окрестили Битвой за Олух, не было никакого желания, ведь дикий страх от перспективы потерять Ученицу и брата с сестрою в придачу перебивал любые иные чувства.
Даже боль.
Даже ненависть.
Что бы ни заставляло его когда-то относиться к Сморкале неприязненно в прошлом, это там и осталось — ведь не было теперь наглого и самоуверенного, высокомерного и себялюбивого подростка, алчного до славы и внимания.
Был воин.
Не мясник вроде жаждавших крови и славы Охотников, не убийца и не так называемый «герой».
Воин.
Защитник.
И как он это сказал… Спокойно, с достоинством, практически неслышно — по губам прочитать только и получилось, и взгляд — глаза в глаза. Честно, уверенно, без сомнений.
И горячая кровь, хлынувшая из раны на горле идиота-стрелка, такая дурманившая и возвращавшая душевное равновесие.
Заставлявшая успокоиться.
Кровь на клинке, когда-то давно, больше десяти лет назад, им самим выкованном, до сих пор хорошо хранимом и явно часто использовавшемся — по назначению, к сожалению или к счастью.
«Спасибо за жену!»
Сколько всего крылось за столь короткой фразой!
Ведь именно она, до конца, полностью вернула Арану разум, заставила его взять себя в руки, обуздать свою бесновавшуюся энергию, направить её в мирное русло — на спасение Ученицы, например.
Ведь мог Аран без колебаний просто и незатейливо убить всех тех, кто был на площади в миг его дуэли с Драго Блудвистом.
Мог.
Но не стал.
Мог убить самого Сморкалу, в любом из его походов, в любой его битве, но не стал — ведь ему это было не нужно, пусть глаза и уши у Короля были почти по всему Варварскому Архипелагу, пусть видел он если не всё, то очень и очень многое.
Впрочем, какая разница, что он мог?
Не сделал, и ладно.
Аран вздохнул и поправил упавшие в глаза волосы. Они сильно отрасли за эти полгода — сказывалась его быстрая регенерация, да и постоянное пропускание через себя громадных объёмов энергии, которое, кстати, очень развило его энергетические каналы, о которых ему поведала мудрая Мирослава.
Безобразные, торчащие в разные стороны, лохмы он терпеть не собирался и, опять-таки, не без помощи Видящей, сильно укоротил их, подровнял и в принципе привел свою причёску в аккуратный вид.
Культурный, так сказать.
Теперь, когда локоны больше не торчали так в разные стороны, пусть то, каким образом удалось Мирославе их укротить, оставалось для Арана загадкой, уже не были скрыты седые пряди на висках.
А за последние месяцы их стало намного больше.
Уже давно прошли те дни, когда в его волосах мелькала символизировавшая его ученичество коса — став Королём своего собственного Гнезда, Аран срезал её.
И сохранил.
И такую косу носила его Ученица.
Аран нежно, почти невесомо погладил по плечу находившуюся в бессознательном состоянии Сатин и горько поджал губы — ведь хоть тело девушки исцелилось, но она всё так и не приходила в себя.
Уже полгода.
И именно это прибавило ему седых волос — собственное бессилие.
Вдруг открылась дверь в ту комнатку целительского дома, в которой он находился, и в проёме, из которого в помещение пахнуло холодом и даже залетели вместе с ветром несколько снежинок, быстро обратившихся в капельки, коснувшись кожи Арана, показалась Мирослава, державшая в руках большую кружку, от которой шёл белыми клубами пар.
И такой знакомый аромат.
Тогда, десять с лишним лет назад, его уже отпаивали этим отваром из пахучих степных трав, которые, как оказалось, росли и на Варварском Архипелаге, пусть имели и несколько иной вид — больше стелились к земле, а не стремились к солнцу.
Запах приносил спокойствие.
Мир Душе.
Совсем как тогда.
Айшу после той единственной встречи Аран не видел никогда, но достаточно долгое время рядом с ней провёл Радмир, старший брат Мирославы, чему оба оказались немало удивлены — столь странным был для них этот забавный факт их биографии.
Аран с благодарностью принял из рук Видящей кружку с отваром и осушил её, почти не обратив внимания на то, что был там почти кипяток.
Какое ему дело до боли теперь?
— Иди, поспи, что ли, — сказала девушка устало. — Скоро тебя самого надо будет класть на соседнюю койку.
— Я в порядке, — отрезал Аран.
— Краше на погребальный костёр кладут, честное слово! — рассердилась притворно Мирослава, пытаясь хоть так разбить тоску Арана, которой он с завидным успехом, достойным лучшего применения, заражал всех остальных вокруг.
Ладно хоть не напивался в компании Дагура!
И на том — спасибо.
Аран действительно выглядел истощённым — он и так никогда не отличался большой мышечной и уж тем более жировой массой, а теперь и вовсе казался каким-то высохшим, ещё больше похудевшим, пусть это и не было столь заметно за его просторными рубахами с длинными, по первую фалангу большого пальца, рукавами.
Да, никто не замечал, а её намётанный глаз целителя — видел.
Видел и тени, залёгшие под глазами, и ставшую слишком заметной морщинку между бровей — столь часто хмурился он, и заострившиеся скулы, и общую нездоровую бледность.
Нездоровый вид.
Прогоняя через себя энергию, черпавшуюся из окружавшего его мира, из недр самого себя, Аран укреплял своё тело, питал его и поддерживал, вместе с телом Сатин, одновременно с этим — он почти не ел, только лекарственные отвары пил, да и то после пинков и возмущений Мирославы.
Каких трудов стоило девушке заставить его отправиться погулять на свежем воздухе!
Её труд должен быть увековечен в сагах!
Мирослава, к печали и усталости своей, прекрасно понимала, что только Сатин могла вернуть Арану в полной мере разум, что только Ученица Кровавого Владыки на самом деле имела над ним самую страшную власть — всласть над сердцем его.
В конце концов, на то она и Видящая, чтобы — видеть.
Она и видела.
Такая Связь не могла быть объяснена простыми ученичеством, даже между кровными братьями и сестрами, а про духовным и говорить нечего, эта нить была иной — не такой алой, не такой крепкой, не такой острой.
Не такой… болезненной.
Только эти два слепых идиота, поддавшихся влиянию Бури, могли не замечать этого, при этом страстно оберегая друг друга от любой, даже самой мнимой опасности.
На самом деле, в этой ситуации Мирославе не было жаль Арана — тот был сам виноват, что всё так сложилось — она прекрасно видела несколько иных вариантов, где всё складывалось иначе, где Сатин не получала, так глупо и в стиле древних легенд, воспетых поэтами, стрелу вместо своего Мастера.
Другое дело, что в тех вариантах она получала собственную стрелу — в горло, в голову, в сердце.
Любую на выбор.