Она внимательно оглядывала всё, что их в тот миг окружало, исключая только сам Круг — тот был всё таким же, каким она его помнила по разным иным местам, а вот близкие и в то же время такие бесконечно далёкие огоньки звёзд, мерцавшие самыми разными, совершенно умопомрачительными цветами, были совершенно незнакомыми…
Это было удивительно.
Здесь было совершенно тихо — невозможно было услышать ничего, кроме дыхания и биения сердца.
Её собственного и Мирославы.
Здесь было невероятно спокойно.
Все печали и заботы отошли на второй план, оставшись где-то там — далеко, недостижимо далеко в этом бескрайнем космосе, на крохотной, забытой всеми планете.
И, как ни странно, несмотря на довольно интересную компанию мудрой и явно очень много встретившей на Пути своём Видящей, было почему-то до зубовного скрежета, до тихого воя и трясущихся рук, до побелевших сжатых кулаков, до слёз одиноко.
— А куда ты хочешь?
Вопрос застал врасплох.
Как бы то ни было, а Мастер редко давал своим подчинённым, и Ученикам в том числе, выбирать — всё их творчество было ограничено разнообразными вариантами выполнения его, Короля, Воли.
И она очень долго считала подобное положение вещей совершенно естественным — привыкла, стало быть.
Или просто никогда не задумывалась.
— Я… — Сатин и опомниться не успела — слова полетели вперед её мыслей. — К Арану хочу.
— Уже просто Аран?
Мирослава лукаво улыбалась.
— К Мастеру, — исправилась Сатин.
— Назад, то есть? — уточнила Видящая.
— Конечно.
Что-то неуловимо изменилось во взгляде её — появилась какая-то жалость, смешанная со странным, мучительным одобрением.
— Что же… Это твой выбор, — кивнула она. — Но будет больно. И… хочешь ли ты возвращаться туда, где остался охваченный безумием монстр, сдерживаемый лишь своим человеческим обликом.
Монстр?
А разве её идеальный во всём Учитель хоть когда-то был человеком?
Разве люди способны быть такими, как он? Удивительными в своей Воле, способными добиться безоговорочной верности у десятков тысяч себе подобных? Пусть и Мастер её не был совершенен, и был примером многих недостатков, присущих, увы, слишком многим наделённым властью разумным — профдефформация, однако.
Был ли он человеком?
Или он есть то, кем его называют — Ночная Фурия в людском теле?
Монстр…
Разве она этого не понимала? Не видела, как с каждой минувшей луной её Учитель становился всё более и более жестоким, бескомпромиссным и авторитарным, переставая прислушиваться к чужому мнению, к чужой точке зрения, делая исключение только для самых своих приближенных — для своих Учеников и Братьев.
Но чтобы его, величайшего из Стражей последнего тысячелетия, сама Видящая назвала Монстром? Что же он натворил?
— Если моё отсутствие заставило его стать таким, то я просто не имею права его оставить, — заметила Сатин.
Мирослава, молча наблюдавшая за размышлениями своей собеседницы, не решавшаяся их прервать, была похожа на тень, обретшую почему-то человеческое лицо.
— Ты ведь не хуже меня, Сатин, знаешь — он уже был таким. Всегда был. Просто твоя глупость помогла Монстру до конца стряхнуть с себя сон.
Завуалированное обвинение больно кольнуло, попав в самую цель, — ей в сердце.
Её вина.
Очаровательно.
— Какая разница? — покачала головой Сатин. — Я ещё не всё закончила там. Не всё сказала.
Вдруг с лица Мирославы словно маска слетела — она широко и очень тепло, по-сестрински, или даже по-матерински улыбнулась, вызывая желание точно так же улыбнуться в ответ — просто так, чтобы у неё тоже разлилось по душе тепло.
— Я рада, что не смогла сбить тебя с пути, — призналась Видящая.
— А могла?
— Это моя обязанность, — послышался тяжелый вздох.
— Сбивать с пути? — уже Сатин внимательно посмотрела на Мирославу, чуть прищурившись.
Откровения Видящей были занимательными, но обдумать их стоило чуть позже, когда появится возможность.
— Давать выбор, — поправила девушку Видящая.
— Но кто ты?
— Минувшая Буря знаменовала, как оказалось, рождение одного из моих братьев или сестёр, — сказала Мирослава вместо ответа.
— Что?!
***
Руни чувствовал приближение чего-то… странного.
Не страшного, не опасного и не, наоборот, радостного, а — именно странного, непривычного, необычного, чего-то выходящего за рамки ставшей привычной для него жизни.
Причём, коснётся его это «странное» только косвенно.
А к кому это относилось напрямую?
Руни попытался сосредоточиться на своих ощущениях и предчувствиях, но ничего, что могло бы подсказать ему разгадку, не находилось, кроме того, что нечто подобное испытывал, если верить словам друга, и Магни — о чём тот не преминул поделиться.
Магни и Руни.
Иккинг и Беззубик…
Что их связывало, кроме того, что они — названные братья?
Хотя…
Стоп!
Руни и Магни — Ученики и братья, названные и даже частично кровные, Арана, который и был Братом Фурии, который постоянно влипал в какие-то неприятности по собственной и чужой вине.
Аран.
Во что он опять ввязался?
***
Аран был практически в бешенстве от того, что его подчинённые оказались такими бездарями, что допустили проникновение чужаков на его территорию и разорение малых Гнёзд его стаи.
Если до этого он был спокоен, занятый только поддержанием жизни в Сатин, то сейчас стало известно — больше ждать нельзя.
Просто преступно.
Какая Бездна дёрнула Валку сбежать с Драконьего Края, Аран не знал, но знал, что сделает с теми безглазыми и криволапыми идиотами, допустившими побег безумной, не отвечавшей за свои поступки женщины, в компании точно так же потерявшего разум от гибели дочери Штормореза, с острова и встречу Валки с отрядом драконоборцев из Лохматых Хулиганов.
Да, приказ отдал не он — Тагуш.
Но в отсутствие Арана и Алора именно Тагуш был главным для всего Драконьего Края, а в сложившейся ситуации все местечковые Вожаки должны были слушаться желтоглазого Сына Ночи как своего Короля, ведь именно такой приказ отдал он.
А посягательство на власть Тагуша Аран воспринимал как направленное именно на него оскорбление.
Которое достигло его сердца.
Посягательство на его власть было не только прямым неуважением Королю и, вообще-то, приравнивалось к измене своему Гнезду, да и было ей, по сути, но и самым что ни на есть прямым свидетельством разложения дисциплины, которую он прививал своим Стаям.
Свидетельством поломки, неисправности в созданном им великом механизме.
Это обижало.
Это оскорбляло.
Это заставляло искать пути решения, выходы из сложившейся ситуации, но пока, действуя на одной только холодной, как вдыхаемый им морозный воздух последних недель зимы, ярости, он думал лишь о наказании мятежных Вожаков и командиров Патрульных Отрядов.
Даже тех, кто не виновен.
В назидание.
Но так было нельзя — не для того он затевал всю эту чехарду с собственным Гнездом, чтобы из мирного пацифиста лишний раз стать Монстром, который лишь подтверждал своё звание Кровавого Владыки.
С другой стороны — иначе было никак.
Конечно, Арану докладывали о попытках людей проникнуть на чисто драконьи территории, откуда уже давно выжили жители Края всех Охотников и им подобных личностей, оставив лишь Кальдеру Кей, до которой он ещё доберётся, но — после.
Не раз и не два викинги пытались отыграться за своё поражение.
И снова и снова терпели в этом крах.
Однако, как понял Аран, всё же мало в эти месяцы вникавший в проблемы Драконьего Края, с головой уйдя в личные, к коим отнёс и состояние Сатин, и обучение своих братьев и сестры, потери были не в пример больше, по сравнению с теми боями, когда драконами руководил непосредственно их Король.
Ведомые яростью и жаждой мести, они забывали об осторожности.
Забывали и о том, что, в первую очередь, их целью было не убивать, а отогнать чужаков, прикрывая спины своим товарищам, которых те в горячке сражения просто не замечали, упиваясь собственной силой, а потом захлебываясь своей кровью.