И ведь не боялась!
И правильно.
Аран подробно растолковал Дагуру, почему все Видящие были неприкосновенны, и даже в самых страшных битвах, даже уничтожая целые народы, их не трогали — оказаться в Бездне никто не хотел.
И Дагур тоже не хотел.
Но почему же было так тревожно ему, когда Аран вдруг, сразу после прилёта очередного своего посланца-Фурии, к которым тут уже все давно привыкли, сорвался с места и, прихватив Алора, скрылся в неизвестном направлении.
— Я пыталась… — послышался вдруг голос Мирославы, как всегда неожиданно появившейся за спиной.
— Что на этот раз? — нахмурился Дагур.
— Я пыталась изменить Вероятности, но все они сводились к этому, — отчаянно и устало покачала девушка головой. — То, что я видела ещё в детстве, оказалось неизбежным. Уже десять лет всё к тому идёт.
— И что же будет?
— Может быть, конец. А может — новое начало.
***
Как бы то ни было, Сморкала его узнал — по взгляду ли, бесконечно упрямому, горящему странным пламенем, по манере ли держать себя, в которой были еще отголоски, блеклые тени знакомой манеры, по голосу ли, ставшему ниже, глубже как-то, но всё ещё знакомому — или просто по овалу лица, по всем тем характерным для этого рода чертам.
Не узнать того, над кем издевался десять лет назад, было бы проблематично.
Пусть и за несколько месяцев до Кровавой Ночи он изменил своё отношение к резко ставшему популярным и успешным в нелёгком деле драконоборства Наследнику Вождя.
А ведь Астрид делала какие-то невнятные намёки на то, что самый старший сын Стоика не погиб в ту ночь, долго рассуждала с Йоргенсоном на эту тему за кружкой хорошего эля — благо хоть Забияка не ревновала, прекрасная зная о позиции Хофферсон.
Относиться к девушке, которая когда-то была его возлюбленной, как к другу и надёжному боевому товарищу оказалось неожиданно просто.
И потому не заметить, как изменилась условно сочтённая погибшей Астрид, вернувшись на Олух живой и относительно невредимой, сообщая о том, что сумела найти для Лохматых Хулиганов неожиданного союзника в стане врага.
Союзника, который хотел возвыситься за счёт падения своего Покровителя.
Омерзительно это, на самом деле.
Да и сама Хофферсон считала точно так же — не укладывалось в сознании честного и всегда прямолинейного воина такая лёгкость, такая непринуждённость, с которой некто Королева Мала, правительница Кальдеры Кей, пошла на предательство человека, под чьей защитой находился её народ.
Одно дело — ударить в спину врагу.
Другое — союзнику.
После того, как Астрид доложила о своих приключениях Стоику, она, неожиданно эмоциональная, выловила в одной из улочек их деревни Сморкалу, и впервые, потом, спустя длинный, полный невнятных откровений разговор и несколько больших кружек чего-то крепкого и заморского, он увидел, чтобы Хофферсон была до такой степени пьяна.
Она ему поведала, что не только странную королеву ей довелось встретить — а лицом к лицу столкнуться с самим Покорителем Драконов.
Аран.
Так его звали.
Вполне себе человеческое имя для того, кого было принято считать воплощением жестокости и зла, отродьем мрачного Хельхейма, порождением мировой Бездны и так далее по весьма длинному списку, испещрённому и менее литературными выражениями и пестрящего бранью.
Тогда, за три дня до начала злополучного похода, закончившегося катастрофой и их полнейшим разгромом, и хорошо хоть Лохматые Хулиганы были там лишь наблюдателями, и это был не его, Сморкалы, проигрыш, Астрид пыталась что-то рассказать ему, пыталась о чём-то предупредить, пыталась уберечь от чего-то, в конце концов.
И это удивляло.
Такая странная забота, само её наличие, со стороны Астрид — есть нечто поразительное и, казалось, вовсе несуществующее.
Впрочем, если смотреть на всю эту ситуацию теперь, то многое становилось простым и понятным — и печальный взгляд грозной воительницы, и надломленность, и отчаяние, и даже обреченность, мелькавшие даже не на лице — в жестах, в каждом шаге, во взгляде.
И почему она молчала.
О таком — не говорят.
И видели это, и понять это могли только они, выросшие ребятишки, что когда-то были компанией друзей, неразлучной и до крайности разрушительной пятёркой.
Но Забияка — не у дел.
Не воевала она теперь — хозяйством управляла, следила за качеством работы, слуг. До чего они дожили! Ведь нельзя было несколько лет назад и помыслить о том, чтобы возродить эту славную традицию использовать труд пленных людей! А теперь то — сплошь и рядом.
Задирака почти не отходил от сестры, прерываясь только на то, чтобы понянчиться с племянником. И пусть формально он тоже являлся воином и представлял некую угрозу для их врага — он не покидал Олух.
Рыбьеног…
А кто теперь знал, куда занесла судьба мнимо трусливого, но на деле очень храброго и умного парнишку?
Жив ли он?
Неизвестно…
Вот и получается, что остались только они: Сморкала и Астрид, из всей пятёрки юных Драконоборцев с Олуха, и только они продолжали применять полученные знания на практике.
И именно теперь стало ясно — они наиболее защищены и наиболее уязвимы.
Не трудно догадаться — под ударом могла оказаться в первую очередь именно Астрид, ведь именно она привела вождя и солдат к Иккингу и его Ночной Фурии, и именно её во всем случившемся должен был винить Аран.
По крайней мере, делая поправки на характер Иккинга, Йоргенсон мог с уверенностью сказать — сам он решил бы и поступил именно так.
Но вопрос, почему Аран отпустил Сморкалу, позволил ему и остаткам немногочисленных присутствовавших в той бойне Лохматых Хулиганов уйти целыми и невредимыми, вернуться, пусть и без победы в руках, но вернуться домой, к своим семьям, оставался открытым.
Как и вопрос, как вообще так оказалось, что Аран и, казалось бы, давно и безвозвратно погибший Иккинг являлись одним лицом.
Надо признать, как бы это ни было невероятно и вообще невозможно, его троюродный братец добился явно много больше, чем мог достичь среди людей — и среди злобных крылатых тварей он казался своим — таким естественным, вписывавшимся в ту картину.
И драконы — подчинялись ему.
Слушались каждого слова.
И Фурии…
Много Ночных Фурий!
Все они — и злобные, а может, и не совсем, порождения Молнии и самой Смерти, и непонятные твари, чья чешуя словно была выкована из лучшей стали, сверкавшей и отточенной, подобно острейшим из клинков, чьи шипы из хвостов легко непринуждённо перерубали мачты их драккаров, и привычные, едва ли не родные Чудовища, Громмели и Змеевики с Престиголовами, и вовсе непонятные, но весьма устрашавшего вида создания, — все они подчинялись Арану беспрекословно.
Страшно это было, на самом деле.
Страшно и завораживающе.
Сморкала не обманывался — про Иккинга он говорил только в прошедшем времени, как о когда-то жившем с ним в одной деревне парнишке, прекрасно осознавая, что сейчас уже никакого Иккинга не было — был только Аран, Покоритель Драконов, в силе которого уже не раз доводилось им убедиться.
В силе и… милосердии, как ни странно.
Ведь мог Аран приказать всех добить, всех свидетелей уничтожить, ещё тогда — три с половиной года назад, в день, громко названный Битвой за Олух.
Да кому нужен их клочок голых скал, окружённых холодным морем, где ни ячмень, ни большая часть овощей не росли, где нельзя вырастить хлеб, где только выносливые яки, да растущие быстро курицы с утками способны были найти себе пропитание и выжить?!
Одна прелесть — леса красивые, места рыбные и закаты просто сказочные.
Аран вместо того, чтобы уничтожить всех своих обидчиков, вместо того, чтобы отомстить, насладиться их страданиями… спас их.
Просто и незатейливо спас.