Какая-то воительница с татуировками на лице и секирой в руках бросилась на этого парня, желая убить его, чтобы если не остановить этот кошмар, так хоть не оставить его зачинателя безнаказанным.
Тот легко и грациозно увернулся от яростного удара, он что-то кричал белокурой красавице, но слов опять было не разобрать.
Все его существо источало такую яростную ненависть, что становилось поистине страшно — ну не могли люди так полностью погружаться во тьму этого злого чувства, не могли так выгорать дотла, что от души оставался лишь жирный, черный пепел да зола…
Но этого человека кто-то сломал.
Кто-то заставил его стать таким — жестоким, горящим ненавистью, живущим одной только жаждой мести, сделавшим ее своей целью, своей недостижимой мечтой. Своим смыслом.
Ослепленная гневом, воительница не видела опасности, бесстрашно кидаясь на своего врага.
Она тоже что-то гневно кричала, она явно знала своего противника лично. Слишком хорошо знала.
И он ее тоже знал.
Она упустила момент, когда меч парня, матово-черный, как чешуя его Крылатого Змея, легко прочертил почти прямую линию от правого плеча девушки до середины ее живота.
Воительница, удивлённая и растерянная, ещё не осознавшая случившегося, выронила секиру.
Она крупно содрогнулась и вдруг громко, хрипло закричала, смотря на собственную рану.
Изо рта у нее потекла струйка крови, она же пропитала все одеяние стремительно побледневшей и даже как-то посеревшей девушки.
Воительница упала, глаза ее, удивленные и испуганные, стеклянно смотрели в такое мирное, ясное небо.
Вокруг слышались крики, плач и молитвы.
Парень скривился и плюнул на труп своей противницы, всем своим видом выказывая презрение к павшей воительнице.
И обернулся.
Глаза у него были пепельно-серые, а лицо — знакомое-знакомое, только повзрослевшее лет на пять.
Он все так же беззвучно что-то сказал и как-то грустно усмехнулся, чуть покачал головой. И перестал казаться опасным.
Он сделал несколько шагов в сторону обрыва, которым оканчивалась скала, на которой доселе он стоял. Парень, остановившись на самом краю, балансирующий между безопасной твердью и бездной и широко улыбнувшись, глядя ей в глаза, сделал ещё один шаг.
Ощущение пустоты вокруг и свистящего ветра, неконтролируемого падения охватило ее.
В миг, когда она должна была разбиться об острые камни берега, она открыла глаза.
Ее вновь держал за руку брат, смотря так печально и так виновато.
Она лишь на манер того парня поджала губы.
***
К вечеру следующего дня Аран и Айва успели пролететь лес, увиденный юношей. Они двигались вдоль той самой реки, что вилась по равнине. Вдалеке виднелись зеркала озёр, в которых отражались облака.
Полёт над ма-те-ри-ком, как его назвала Айва, отличался от полёта над морем. Возможность приземлиться появлялась намного чаще, но и драконов здесь, из-за обилия людей, было намного меньше, а потому и относительная безопасность путешествия улетучилась, как утренний туман под лучами солнца.
Иногда попадались деревушки с домами незнакомого вида. И об этом удавалось судить только по едва различимой с такой высоты форме крыш.
От деревень отходили вытоптанные дороги, их окружали распаханные поля на месте вырубленного леса, из которого и были построены дома. Все поселения располагались вдоль реки, которая и для людей, и для драконов здесь была главным ориентиром.
По этой самой реке иногда проплывали корабли незнакомого вида. А иногда очень даже знакомого, с почти родными гербами на парусах. Те торговцы, что часто посещали Олух.
Он часто у этих самых торговцев выкупал книги — между прочим, одна книга стоила у них дороже двух хороших мечей! — и изучал по ним разные науки и даже языки! И учился произношению этих языков у тех же торговцев. Они вообще были людьми образованными, ведь чтобы вести дела с разными народами их надо, как минимум, понимать, а для этого надо знать несколько языков или иметь специального человека в команде.
А поскольку экипаж у торговцев, зачастую, минимальный, то они сами учили языки и соглашались подучить и Арана, естественно, тоже за свою плату.
Привычные гербы на белых парусах вызвали улыбку. Пусть и печальную.
Да… Людей здесь было действительно много. Ну, относительно разбросанных в океане островов, конечно. Поэтому приходилось лететь над облаками, чтобы не попадаться местным на глаза. Чего зря пугать мирных селян?
Те, кто привык выращивать хлеб, а не отбирать его у других, по мнению Арана, были достойны наибольшего уважения. Применить грубую силу относительно просто, большого ума не надо. А вложить эту силу в то, чтобы вспахать поля, посеять, ухаживать за урожаем, а потом собрать его… Это было труднее. Это требовало терпения, трудолюбия.
Местные Арану вообще на удивление казались очень мирными. Живущие вдали от большой воды, они использовали корабли только для торговли. Не то что викинги, живущие морем и войной.
Даже отсюда — с высоты драконьего полёта, не было видно ни конца, ни края золотистому ковру осеннего леса. Изредка попадавшиеся речушки да поляны разбивали это однообразие, но все равно, куда ни глянь — золото и багряность.
Моря уже давно не было видно — несколько дней точно.
Воздух становился всё более сухим и пыльным.
В нём не было соли и той необъяснимой морской свежести, которая есть только на островах и побережьях и которой нет в глуби земель. Все больше преобладал над солью аромат дикого леса и прелой листвы.
Знакомый, до щемящего чувства в груди знакомый!
Родной!
И такой чужой…
Люди не замечали этой красоты. Они спокойно жили там, где родились. Это было действительно удивительно для Арана.
Как можно было жить без моря? Без вечного солёного ветра, без той свободы, от которой даже не вздохнуть, так она завораживает!
Тут, над облаками, было очень холодно, словно зимой. Он давно это заметил. В смысле, что чем выше — тем холоднее.
А ещё тут был невообразимо сильный ветер. Не было слышно даже собственного крика. Туго бы Арану пришлось, если бы он уже давно, предусмотрительно, не обмотал шею и лицо тканью, оставив открытыми лишь глаза, да не накинул капюшон.
Это с земли кажется, что облака медленно плывут. Что это маленькие комочки пуха.
Но это были громадные клубы тумана.
Холодные и сырые, равнодушные.
Ещё одна разбитая сказка.
Но величественность этого творения природы — облаков — не уменьшилась в глазах Арана, вовсе нет.
А ещё Аран понял, почему Айва назвала такой большой срок путешествия.
Да, людские поселения, которые, несомненно, следовало огибать по широкой дуге, имели значение, в смысле, были причиной, но лишь второстепенной. Главная же — ветра.
Воздушные потоки просто не давали свернуть с намеченного Змеевицей пути. Конечно, если бы она пожелала, то они могли бы и полететь против ветра, но это могло бы стоить травм, сломанных крыльев и уймы потраченных сил.
Поэтому проще просто отдаться на волю ветра. Ведь тут, на высоте, Айва просто парила. Впрочем, даже следование этим ветрам тоже отнимали у неё очень много энергии, поэтому приходилось часто садиться и отдыхать.
По тихой просьбе Арана, Айва согласилась позволить ему посмотреть на жизнь местных людей, остановившись в роще недалеко от одного небольшого селения.
Юноша понимал, что, скорее всего, Змеевица дала своё согласие лишь потому, что который день бушевали дожди, прекращаясь лишь ненадолго. Лететь в такую погоду было очень трудно, а учитывая наличие маленького всадника — и вовсе опасно.
И, по мнению Айвы, если её маленький человеческий детёныш переждёт непогоду среди достаточно дружелюбных людей, которые и в драконов-то не особо верили.
Они, сытые и мирные, страдали только редкими нападениями других племён да некоторых воинственных кочевых народов, но не более того.
И потому, проводив мальчика взглядом, пока он не дошёл до селения, не зашёл в отворённые врата, дракониха отправилась к облюбованной коряге — громадному стволу явно упавшего дерева, под которым было достаточно сухо и тепло.