Свадьба вождя стала очень важным для Олуха событием — люди пировали неделю, эль и заморские вина лились рекой. Люди радовались, забывая в празднестве о недавней скорби.
Богам приносились многие жертвы — с десяток овец и даже один пленённый разведчик Изгоев, столь удачно подвернувшийся под руку счастливым людям.
Всё в порядке вещей.
Они привыкли.
Последняя радость перед суровой зимой.
Как и прогремевшая спустя месяц новость о том, что юная жена вождя ждала ребёнка.
***
Для Лохматых Хулиганов эта зима оказалась настоящим испытанием на прочность, словно желая заставить их страдать, раз драконы не прилетали разорять остров.
Зима забрала немало жизней у сильного племени — самых больных и слабых — но выкосить его, пошатнуть его желание выжить, погасить его злость и холодную ненависть ко всему не сумела.
Много людей просто заболело, одевшись недостаточно тепло прежде чем выйти на улицу, и умерло.
Некоторые уходили на охоту и не возвращались.
Но желание жить вопреки всему горело как никогда.
Вот только люди были бессильны перед природой.
Стихия ставила на место возгордившихся людишек, напоминая им, что такое отчаяние, безысходность и абсолютная беспомощность.
Готи, к удивлению всех, заявила, что эта зима — наказание Тора за то, что они посмели отобрать у него его любимца, возомнив себя вершителями судеб и забывшим о своём месте.
Убивая Ночную Фурию, никто не подумал о том, что это может сильно не понравится её покровителю.
А ведь все знали о том, что это Порождение Молнии и самой Смерти, будь оно трижды проклято, создано Тором во его гневе на провинившихся людей. Чем именно люди разозлили своё божество, легенды умалчивали — никто не знал, а догадки… Разве можно было им верить?
Бог лишился исполнителя собственной воли, вершителя суда над провинившимися людьми, и теперь решил проучить их них за это — всё чётко укладывалось в картину мира викингов.
Так, по крайней мере, считали олуховцы.
За необдуманные поступки всегда приходила расплата — это было неизбежно, и незнание законов не освобождало глупцов и нахалов от ответственности.
Это было естественно и понятно — викинги поняли и приняли свой промах.
Да, Зима стала страшным испытанием.
Но, видимо, судьба хранила Ингу и растущая под её сердцем новая жизнь была в безопасности.
***
Инга Хеддок, пыталась привыкнуть к новой, так резко переменившейся жизни, мало что сохранившей от прежней.
Ведь бытие замужней женщиной существенно отличалось от существования в роли свободной девы — у неё появился голос в Совете острова, как у жены Вождя, хоть, конечно, её мало кто слушал. На неё больше не смели заглядываться ни взрослые воины, ни молоденькие парнишки — можно было и вызов на дуэль получить. Впрочем, девушка сердцем чуяла, что супруг её никогда на такое не пойдет — не до того ему было.
Сам же Олух ей очень понравился.
И алые закаты, и золотые рассветы, и тишина прохладных лесов, и суровая красота голых прибрежных скал.
И люди.
Честные, искренние, пусть порою и немного грубоватые.
То, что люди смотрели на неё с благосклонностью, то, что они с восторгом приняли её желание показывать, что она в первую очередь воин, то, что она была так похожа и так не похожа на свою предшественницу…
Да, всё-таки не разница в возрасте, не те проклятые шестнадцать лет, а именно погибшая первая жена вождя стояла между ними.
Инга ведь честно изо всех сил старалась понять своего мужа, искренне пыталась полюбить его, принять его, смериться с сделанным её отцом за неё выбором… Но заставить сердце любить против его воли, а Стоик не спешил помогать ей в этом, откровенничать или хотя бы более ласково разговаривать и смотреть, хотя и окружил заботой о её здоровье.
Хотя нет.
О здоровье ещё не рождённого наследника.
Вождь был уверен, что под сердцем Инга носила сына. Ведь так сказала Готи, а она никогда не ошибалась.
И забота эта была холодной, словно бы из-под палки.
Единственное утешение девушка нашла только в лице — как неожиданно! —собственной тёти, младшей сестры своей матери, Хельги Хофферсон и её единственной дочери — Астрид.
И именно Астрид сумела помочь ей понять и замкнутость, и нелюдимость вождя.
Именно она рассказала и о Валке, первой и единственной любви Стоика.
И о его первом, совсем недавно погибшем сыне — долгожданном и оказавшемся столь хрупким плоде желанного, счастливого, но такого короткого брака.
Эти факты объяснили девушке если не, то точно многое.
Она поняла.
И приняла.
Дороги назад всё равно не было.
***
Харальд с великим удовольствием всматривался в очертания почти родного острова, который он специально посещал каждый раз, оказавшись на Варварском Архипелаге, даже если это шло ему в убыток — такую маленькую сентиментальность он мог себе позволить.
Родина его матери…
Тут и сейчас жило много его родни, с которой, впрочем, он был знаком слабо и сближаться с ними он едва ли намерен — лишние люди, которые стали бы требовать скидки, а то и в дар его товары были ему точно не нужны — это было не выгодно.
Олух вообще, на самом деле, был очень выгодным местом для торговли — местные, оторванные от большей части архипелага своей близостью к Проклятому Проливу, с большой охотой брали заморские товары, необычное оружие и просто побрякушки.
Особенно торговцу запомнился за все его визиты один конкретный викинг — сынишка местного вождя, Стоика Обширного.
Его вроде Иккинг звали.
Мальчишка всегда с большой охотой слушал рассказы Олафсона, просил обучить его языкам, каждый раз покупал книги, которые тот даже специально выкупал или выменивал у других племён, зная, что их точно он сумеет продать одному конкретному парнишке.
Тот был чуть ли не единственным, кто покупал их, ведь большинство предпочитали приобрести себе заморский лук или арбалет новой конструкции (а ведь те были запрещены за свою чрезмерную убойную силу).
О, как Харальд был удивлён, когда узнал что — воистину, произведения искусства, которые он продавал втридорога — олуховские мечи и секиры были по большей части творениями этого самого Иккинга!
Помощник кузнеца, пусть и совсем юный, был очень искусен, и зачастую за привезённые книги расплачивался собственноручно сделанными и украшенными кинжалами.
О, как Харальд на них нажился!
Да, из мальчишки, любознательного и трудолюбивого, точно выйдет толковый торговец!
Или путешественник.
Ну, или просто хороший человек!
Образованный и начитанный, много повидавший разных людей в своих странствия, Харальд научился мастерски разбираться в людях, ведь без этого невозможно было продать втридорога дешевую побрякушку — кто-то с охотой брал их, ещё и доплачивая сверху, а кто-то наоборот, морщился и, насмешливо глядя, отказывался.
Люди были разными.
Честными и хитрыми, добрыми и злыми, умными и глупыми.
Но лишь немногие были действительно симпатичны Харальду — почти все воспринимались лишь как клиенты, на которых можно было нажиться.
Но Иккинг… Он напоминал мужчине чем-то его самого в этом возрасте.
И потому он вёз сейчас для него несколько новых книг.
***
Олафсон грузно сошел по трапу на причал, улыбнувшись встречающей его толпе. Команде он дал выходной в три дня, пока они были тут.
Даже сейчас, летом, люди были невероятно рады торговцу — ценному источнику информации. Проще говоря, тому, кто мог принести в их дружное поселение иноземные сплетни, которые те будут мусолить до прибытия следующего иноземца, со следующей порцией вестей.
Потрепанные свалившимися на них наказаниями от Богов, викинги делали из любой мелочи праздник — им жизненно необходимо было уверить самих себя в том, что всё хорошо, что они сумеют пережить всё, что им приготовили Боги.
— Давно не было тебя у нас, Харальд, — раздался хорошо знакомый торговцу голос.
— Стоик! — повернулся к вождю мужчина. — Рад видеть тебя, старый друг! Чем порадуешь? Может, весть какую надо рассказать другим народам по пути моего странствия?