Но ответа не будет никогда.
Единственный, кто его знал, сейчас лежит в грязи из крови и выжженной земли перед тем, что стал причиной гибели стольких храбрых воинов, просто защищавших своих товарищей, свой дом…
Ведь ясно, как день, — драконы — убийцы и доверять им нельзя… Их надо убивать, дабы они не убили нас, дабы защитить свой дом, своих друзей, свою семью…
Так перед кем она чувствовала себя виноватой — перед убитыми товарищами или перед тем доверчивым пареньком, которого они не уберегли, которому позволили оступиться, стать на неверный путь?
Так или иначе, боль рвала душу в клочья, когда Астрид вновь вспоминала эти глаза…
Это столь недавно вспыхнувшее пламя потухло вновь.
Там остался пепел.
Душа его сожжена.
Ими сожжена.
Надежда погасла в его глазах, как и вера в добро, эти глаза больше не излучали любовь ко всему живому, они словно говорили: «Мне больше нечего терять, я не отступлюсь!»
И не отступился.
Но видеть слёзы на глазах юноши было невыносимо. Он слишком привязался к этому монстру, возможно, даже сам не поняв этого. Викинги разрушили его мир… Чтобы он не сделал то же с ними.
Один человек — небольшая цена, но…
Ещё больнее было видеть слёзы вдов и сирот. Сколько проклятий, сколько речей, переполненных ненавистью и презрения, обрушилось на голову несчастного юноши, совершившего свою роковую ошибку…
И уж точно она никогда не забудет этих распотрошенных тел, окровавленных и изуродованных…
Вот пред её глазами вновь всплывает та картина — взмах сильной чёрной лапы, треск рвущейся плоти, крик и предсмертный хрип… Брызги крови, крики товарищей убитого…
Или вот другая картинка — странный, но столь знакомый всем олуховцам свист, от которого холодеет в жилах кровь, вспышка, и никто не успевает ничего понять…
И на месте, где только что стояло несколько воинов, лишь выжженная земля, а останки тех, кто там стоял, разбросаны в диаметре нескольких метров… Ошмётки мяса и внутренностей на траве и камнях.
Как ни страшно это признавать, но Астрид, как и все жители Олуха, уже давно привыкла к запаху крови и жжёной плоти, к постоянным похоронам и плачу вдов. Привыкла к заплаканным личикам сирот, бегущих за кораблем, на котором «куда-то уплывают мама и папа», кричащих, когда зажжённые стрелы попадают в те корабли…
Но понимать, что все сорок три человека убиты всего одним драконом… А ведь один умелый воин, кем и были павшие, способен убить и не одну такую тварь.
Что же за демон был убит на закате? Чьих жертв отправляют в последний путь на рассвете? С кем же ты связался, Иккинг? За кого сейчас там лежишь в крови и медленно умираешь? А может, уже мёртв? Вспомнит ли кто о тебе, глупый?
Нет…
Конечно, нет!
Предателей не вспоминают.
И сейчас Астрид наблюдала за печальной процессией — каждое тело, собранное по кусочкам, переодетое, накрытое белым полотном, заносили на Погребальную Ладью, рядом с ними клали дары, дабы павшие воины не уходили на небеса с пустыми руками…
Эта ночь, наречённая Кровавой, стала началом конца. Вот только об этом никто даже не догадывался…
***
Мирослава нахмурила свои светлые бровки, и, глянув на старшего брата, совершенно спокойного, со смешинкой, таящейся в глубине голубых глаз, тяжко вздохнула и опустила голову, словно чего-то стыдясь.
Хотя стыдиться, в общем-то, было совершенно нечего.
Этой ночью у неё опять был вещий сон. Мать рассказывала, что бабка её — Настасья, тоже предсказывала будущее, видела и прошлое людей, могла общаться с Духами Земли и Воды, чувствовать людскую ложь, угадывать — урожайным год будет, или голод охватит селение. Её за это не очень любили, поглядывали косо, конечно, не без этого. Но уважали. И знали, что к ней можно было обратиться — она не откажет в помощи.
Конечно, многие женщины в их селении, да и вообще во многих селениях на сотни дней пути вокруг, практиковали «магию» (как это называли заморские гости). По крайней мере, простейшие нашёптывания и заклинания знала едва ли не любая, но реальные успехи были только у неё, да и у пары девиц из соседних общин.
В свои одиннадцать лет Мирослава видела, что всё это колдовство было не более чем попыткой приобщиться к чему-то великому и непостижимому, ощутить себя капелькой могущественной Природы. Но попытки сии были корявыми и неумелыми, а потому, по мнению девочки, нелепыми. Ведь реальными успехами никто похвастаться не мог — а пара совпадений была чистой случайностью.
Мирослава уже умела точно различать разные типы видений — или просто сон о возможном развитии событий, или целый букет разных вариантов развития этих самых событий.
Она знала, как стоило действовать в той или иной ситуации, чтобы не привести к нежелательному результату свои старания, пытаясь этого самого результата избежать.
Девочка знала — судьбы нет, есть только вероятности, и жизнь каждого человека была только в его руках.
Она умела, если хорошо сосредоточиться, заглядывать в прошлое людей. И на основе этого предугадывать их будущее.
Но об этом она молчала.
И только брат, её милый старший брат знал всё, что копилось годами в душе девочки.
И помогал ей, по мере своих сил.
Люди любили тех, кто способен был вымолить у Богов и Духов богатый урожай, богатства для селения, победы для Князя, удачи для охотников. И тёплую, лёгкую зиму.
Но она не умела этого.
Мирослава лишь могла рассказать людям их суть, их возможную судьбу. И за это её не очень любили. Как ту самую Настасью. Впрочем, о ней никто уже и не вспомнит — таких народ забывал быстро, не желая нечаянным грубым словом побеспокоить и разозлить покойницу.
Но этой ночью вероятности перевернулись и разметались, перетасовались и около половины распались прахом — случилось что-то такое, что должно перевернуть ход истории рода человеческого.
Что-то страшное случилось.
Во сне парень возраста её брата то стоял на утесе, целясь из неведомого ей механизма куда-то в ночное небо, и ликующе вскрикивал, вроде бы попадая в цель, то разочарованно молчал, видя, что промахнулся, то плакал, стоя на коленях возле мёртвого крылатого чёрного Змея с ярко-зелёными глазами, то, оседлав его, мчался куда-то вдаль, то убивал окруживших его людей, скалясь подобно волку, то счастливо обнимал за шею своего Змея.
Горе и счастье, одиночество и надежда, смерть и жизнь.
И много-много-много других вариантов.
Но везде — этот юноша и его чёрный Крылатый Змей.
Радмир только качал головой на рассказы сестры и просил её молчать об этом — люди бы точно испугались подобного, ведь Змей никогда не был благим предзнаменованием.
Конечно, юноша слышал не раз рассказы о том, что далеко на востоке есть земли, где люди оседлали, словно коней, Крылатых Змеев, но это было ведь не более чем выдумки путников, желающих найти себе слушателей.
Но сестру Радмир понимал как никто.
Юноша и сам страдал подобными сновидениями, но, в отличие от Мирославы, никому о них не рассказывал, справедливо полагая, что не мужское это дело — ведуньям подражать. Впрочем, со своими снами он вполне себе хорошо справился, научившись закрывать свой разум от них.
Сестра была не похожа на других людей — слишком умна была она, слишком своевольна, слишком опасными были её взгляды, и слишком тоскливым взгляд в даль.
Кто ж её такую замуж возьмет?
Пока этот вопрос не стоял столь остро, как у других девчонок, тех, кто был постарше на пару лет.
Впрочем, с девчонками как раз таки у Мирославы и не ладилось — не могла она понять своих сверстниц, слишком сильными были различия во взгляде на жизнь. Только Лада и Марья были не против компании такой, как она.
Вот и сейчас, так и не услышав упрёков со стороны брата, девчонка побрела за подругами, поудобнее перехватив большую корзину, которую доплела совсем недавно. Мать отправила её собирать целебные травы, чтобы потом их засушить — как раз многие из этих трав расцвели, затапливая свежесть лесной тени и залитые солнцем поля дурманящим, кружащим голову ароматом, стойко ассоциирующимся теперь только с теплом, летом и счастьем.