На козлы и бочки были положены большие доски, и так получились столы и скамейки; столы уже были покрыты скатертями и уставлены кофейными чашками.
Наверху перед стугой образовалось теперь несколько небольших кучек людей. Рундквист с вымазанными ворванью волосами, бритый, в черной куртке, взял на себя добровольно обязанность увеселять гостей шутливыми замечаниями.
Норману разрешено было вместе с Раппом производить приветственный салют, главным образом с помощью динамитных патронов; он стал за домом и упражнялся, стреляя из пистолета. Зато ему пришлось оставить свою гармонику, она этот день была в опале и изгнана, потому что был приглашен лучший скрипач в округе, портной из Фифонга; а этот господин очень обижался, если кто состязался с ним в искусстве.
Вот приехал пастор. Он был в веселом, свободном настроении, готовый шутить с новобрачными, как того требует обычай. Его принял Карлсон на пороге стуги.
— Ну-с, быть может, мы заодно и крестить будем,— сказал, здороваясь, пастор Нордстрём.
— Нет, черт возьми! Так все же спешить не годится! — ответил, не смущаясь этим, жених.
— Уверен ли ты в этом? — спросил пастор в то время, как все присутствующие зубоскалили.— Мне пришлось раз на одной свадьбе сразу и венчать, и крестить, но это были люди прыткие; они могли такую вещь учинить. Серьезно, как поживает невеста?
— Гм!.. на этот раз опасности нет; но никогда нельзя поручиться, когда что произойдет,— ответил Карлсон, указывая пастору место между матерью церковного старосты и вдовой из Овассы, которых пастор начал занимать разговором о рыбной ловле и о погоде.
Пришел профессор в белом галстуке и в черном цилиндре. Пастор сразу обратился к нему как к человеку, равному ему по положению, и начал разговор, к которому дамы прислушивались, вытаращив глаза и расставив уши; они были глубоко убеждены в том, что профессор высокообразованный человек.
Пришел Карлсон и объявил, что все готово, что только ищут Густава, чтобы начать.
— Где Густав? — раздались крики на дворе и повторялись до самого амбара.
Ответа не было. Никто его не видал.
— О, я отлично знаю, где он! — заявил Карлсон.
— Где бы он мог быть? — сказал пастор Нордстрём с насмешкой, которая не ускользнула от Карлсона.
— Птичка чирикнула нам, что его видели на Норстене; и с ним была лисица, заставлявшая его пить.
— Ну, если он попал в дурную компанию, то вам нет основания ожидать его,— заметил пастор.
— Во всяком случае с его стороны нехорошо, что его нет дома, где у него такие достойные для подражания примеры и такие верные друзья. Но что скажет невеста? Должны ли мы начать или нам подождать?
Высказалась невеста. Хотя ей было очень грустно, но она желала бы, чтобы начали, а то остынет кофе.
Итак, все при динамитных залпах, произведенных с горы, двинулись. Музыкант наканифолил смычок и настроил скрипку. Пастор надел на себя мантию. Шафера пошли вперед. Пастор повел невесту. На ней было черное шелковое платье и белая вуаль с миртовым венком на голове. Она была сильно затянута, и то, что она желала скрыть, было тем очевиднее.
Так двинулось шествие в зал профессора при пиликанье скрипки и при грохоте выстрелов.
Невеста еще последний раз оглянулась назад, надеясь увидеть заблудшего сына; когда ей надо было пройти в дверь, то пастору пришлось чуть ли не тащить ее; она все смотрела назад.
Когда вошли в зал, гости стали вокруг комнаты вдоль стен, как бы образуя охрану для смертного приговора. Брачная пара заняла места на двух стульях, покрытых брюссельским ковром.
Пастор взял в руки книгу, поправил свой воротник и только что собрался откашляться, как невеста опустила свою руку на его.
— Еще одно мгновение! Вероятно, сейчас придет Густав!
В комнате наступила полная тишина; только слышен был скрип сапог и шуршанье накрахмаленных сорочек. Через несколько мгновений и это прекратилось; все друг на друга смотрели; всем стало неловко; многие кашлянули; потом опять стало тихо.
— Теперь мы начнем,— сказал наконец пастор, на котором сосредоточились все взоры.— Дольше ждать мы не можем! Раз его теперь нет, то уж он не придет.
И он начал:
— Возлюбленные христиане, брак установлен самим Богом…
Прошло довольно продолжительное время; пожилые женщины нюхали лаванду и плакали; вдруг на дворе раздался треск и звон разбитой посуды. На мгновение служба прекратилась, но вскоре опять продолжалась, только Карлсон что-то тревожно задвигался и взглянул в окно. Но вскоре раздался новый треск: «поф! поф! поф!» Казалось, что откупоривают бутылки шампанского. Парни, стоявшие в дверях, начали лукаво хихикать.