— Послушай-ка, портной, ты не напивайся, а то нам нельзя будет танцевать!
— Рапп, ты следи за музыкантом, чтоб он больше не пил!
— Не приглашен ли я сюда для выпивки? Уж не скупишься ли ты, обманщик?
— Садись, Фридрих, и успокойся,— заметил пастор,— а то еще побьют тебя.
Но музыкант хотел во что бы то ни стало говорить о своем искусстве и, желая укрепить свое утверждение о превосходстве скрипки, он заиграл на квинте.
— Послушайте вы только, господин камер-музыкант, эти басовые звуки; ведь это звучит как небольшой орган…
— Пусть замолчит портной!..
Вокруг стола заволновались, и шум усилился. В это мгновение кто-то крикнул:
— Густав здесь!
— Где? где?
Клара объявила, что видела его внизу у дров.
— Скажи мне, когда он войдет в дом,— попросил пастор,— но не раньше, чем когда он будет дома. Слышишь?
Подают большие стаканы, и Рапп раскупоривает бутылки с коньяком.
— Что-то жарко стало,— заметил пастор, отказываясь от коньяка.
Но Карлсон уверял, что все обстоит как должно быть.
Рапп втихомолку уговорил всех пить за здоровье пастора. Вскоре он осушил свой первый грог, и пришлось готовить второй.
Через некоторое время пастор завертел глазами и начал жевать губами. Он, насколько возможно, пристальнее всматривается в черты лица Карлсона, чтобы убедиться, сохранил ли еще тот полное обладание собой. Но зрение его мутнеет, и он ограничивается тем, что чокается с ним.
В эту минуту вбегает Клара.
— Он в доме, господин пастор! — кричит она.— Он вошел!
— Нет, что это ты, черт возьми, говоришь! Он уже вошел!
Пастор забыл, о ком идет речь.
— Кто вошел, Клара? — спросили все хором.
— Да Густав же, понятно!
Пастор встал, прошел в стугу и привел Густава. Тот, застенчивый и смущенный, подошел к столу. Пастор приказал, чтобы его встретили с чашею пунша и с криками «ура».
— Желаю счастья! — сказал коротко Густав, чокаясь с Карлсоном.
Карлсон растрогался, выпил до дна и объявил, что ему доставляет удовольствие видеть его, хотя он и опоздал; затем добавил, что он знает, что двум старым сердцам особенно приятно его видеть, хотя бы и поздно.
— И поверь мне,— сказал он в заключение,— кто обращается со старым Карлсоном как следует, тот и от него увидит добро.
Эти слова не особенно подействовали на Густава, но все же он попросил Карлсона выпить с ним отдельно.
Наступили сумерки; комары кружатся; люди болтают; стаканы звенят; раздается веселый смех. То тут, то там в этот теплый летний вечер слышатся в кустах крики, прерываемые смехом, криками «ура», возгласами и выстрелами. На лугу тем временем стрекочет сверчок и трещит луговая трещотка.
Убрали со столов; надо было накрыть их к ужину. Рапп повесил между ветками дуба цветные фонари, которые он занял у профессора. Норман принес целую стопу тарелок. Рундквист опустился на колени и выцеживал из бочек пиво и водку. Девушки приносили на подносах масло, кильки, блины целыми стопками, целые груды мясных фрикаделек.
Когда было все готово, жених ударил в ладоши.
— Прошу покорно! Отведайте закуски! — пригласил он.
— Но где же пастор? — затрещали старые женщины. Никто не хотел начинать без пастора.
— А профессор? Где же они? Не годится, право слово, начинать без них!
Стали звать, но ответа не получалось. Группами окружили столы, готовые, как голодные собаки со сверкающими глазами, наброситься на еду.
Но ни одна рука не двинулась, и молчание становилось тягостным.
— Быть может, профессор сидит в домике! — раздался вдруг невинный голос Рундквиста.
Не дожидаясь дальнейшего объяснения, пошел Карлсон вниз, чтобы исследовать таинственное место. Действительно, там при открытых дверях сидели пастор и профессор, каждый с газетой в руках, увлеченные разговором. На полу стоял фонарь и освещал их обоих.
— Извините, господа, но закуска остынет.
— Это ты, Карлсон? Ах вот как? Начинай; мы придем сейчас.
— Да, но ведь все ждут. Почтительнейше прошу извинения, но ведь господа могли бы поторопиться!
— Придем сейчас! Придем сейчас! Иди! Иди!
Карлсону не без удовольствия показалось, что пастор «готов»; он удалился и поторопился ко всей компании, которую успокоил, объявив, что пастор приводит себя в порядок и скоро придет.
Мгновение спустя по двору мелькнул фонарь и приблизился к накрытым столам; за ним следовали две покачивающиеся тени.
Вскоре за столом показалось бледное лицо пастора. К нему подошла с хлебной корзиной молодая, чтобы положить скорей конец скучному ожиданию. Но у Карлсона было другое на уме; он, ударяя ножом по блюду с мясными фрикадельками, крикнул громким голосом: