Служка Малышев был человек смелый и к виске на дыбе привычный, потому что доносчика тогда тоже пытали.
Вбежал он в севскую провинциальную канцелярию и закричал там слово и дело.
Во исполнение законов наложили на архимандричью старость оковы, отослали с доносителем свидетелей (а свидетелями были все монахи) в Тайную канцелярию.
Здесь открылись новые важности. Оказалось, что архимандрит во время всенощной на торжественный день тезоименитства государыни императрицы приказал стихиры читать, а не петь.
Малышева Семена приказано было наказать телесно и отдать в солдаты, а архимандриту было приказано петь, старостью и подагрой не отговариваясь.
Окончившаяся таким образом экспедиция, то есть делопроизводство, не оставила без подозрения и хитроумного, предприимчивого, памятливого, бойкого и неустрашимого в злоключениях родогожского деда.
Архимандрит испросил от московского митрополита повеление о переведении и сего хитроумного доносчика вместе с тяжебным делом его в Николаевский столбовский монастырь, отстоящий от Севска в пятидесяти верстах. Туда за дедом последовал и Гавриил, которому было в это время уже десять лет.
Пребывание в Столбовском монастыре
Столбовский монастырь отстоит от Родогожа в семи верстах.
Архимандрит Варлаам Маевский, получив к себе в монастырь бойкого, памятливого и предприимчивого, неустрашимого в злоключениях добрынинского деда, был испуган, не чая добра и от Гавриила.
Поэтому отправил он старика в Родогожскую пустынь, с глаз долой. А Гавриила Добрынина оставил при себе как бы в виде заложника. У Гавриила был уже в это время голос – дискант. Так что пребывание его у архимандрита тем самым оплачивалось.
Дед, удаленный в пустынь (так назывались в России малые монастыри, в которых не было архимандритов или игуменов), на архимандрита уже ни по первому, ни по второму пункту жалобиться не мог.
Пострижена в монахини была мать Гавриила, и поселилась она в Севском женском монастыре.
В Столбовском монастыре монахи часто зазывали к себе в кельи Гавриила, любуясь его миловидностью и внушая ему попутно желание возлюбить добродетель и удостоиться получить ангельский чин.
В этом чине считали себя все пребывающие монахи и в том числе родогожский дед.
Однажды во время вечернего в церкви моления один из черноризцев, отец Арсений, пользуясь отсутствием в церкви архимандрита, соскочил с левого клироса, поднял свою мантию и начал прыгать по церкви, как обезьяна, но в такт церковному песнопению.
Натурально и понятно, что Арсений был пьян.
Прыжки черноризца показались Гавриилу забавными. Он почувствовал, как украсилась ими вся вечерня.
Показалось Гавриилу, что если он все эти действия перескажет архимандриту, то, может быть, он заставит отца Арсения еще попрыгать для общей забавы и введет это действо на вечерне как постоянное.
Но, выслушав Гавриила, архимандрит рассудил иначе – он послал отца Арсения на неделю в монастырскую поварню дрова рубить, воду носить.
За все это черноризцы Гавриила возненавидели, считая его, не без справедливости, доносчиком.
Архимандрит же мальчика полюбил и неоднократно заставлял его в своей келье представлять действо прыгающего чернеца, а сам при этом смеялся со всех сил и прихлопывал в ладони.
Потом, двадцать восьмого июля 1762 года, произошло событие. Император Петр был императрицей свергнут и через несколько дней умер, как говорили, от желудочных колик.
Веселие гвардии, поставившей императрицу, было велико.
Вино, и хлебное и виноградное, было роспито все, какое было в столице.
Поговаривали о том, что вернут монастырям деревеньки.
Поговаривали о том, что царем будет Орлов.
О многом еще говорили.
Поговаривали об этом и в монастырях, поговаривали тихонько и на улице.
Но в начале июля на улицах забил барабан и был оглашен манифест следующий:
«Воля наша есть, чтобы все и каждый из наших верноподданных единственно прилежал своему званию и должности, удаляясь от всяких продерзких и непристойных разглашений. Но противу всякого чаяния, к крайнему нашему прискорбию и неудовольствию, слышим, что являются такие развращенных нравов и мыслей люди, кои не о добре общем и спокойствии помышляют, но как сами заражены странными рассуждениями о делах, совсем до них не принадлежащих, не имея о том прямого сведения, так стараются заражать и других слабоумных… Если сие матернее увещевание и попечение не подействует в сердцах развращенных и не обратит на путь истинного блаженства, то ведал бы всяк таковых невеждей, что мы тогда уже поступим по всей строгости законов».