И если бы это творилось лишь внутри страны! В Волгограде, представьте, обнаружился канал, по которому информация не только беспрепятственно утекала за рубеж, но и точно так же беспрепятственно втекала из-за рубежа.
Переполох был настолько велик, что породил документ, именуемый Запиской отдела пропаганды ЦК КПСС «О серьёзных недостатках в деятельности клубов любителей фантастики». Текст давно рассекречен, и, перечитывая его сегодня, нельзя не заподозрить, что кое-кто в верхах страстно желал разделаться не столько с движением, сколько с Борисом Завгородним лично. Вот, пожалуйста: «У руководства некоторых клубов стоят люди, не имеющие ни соответствующих знаний, ни правильной политико-идеологической ориентации».
Ясно ведь, в чей огород камушек!
Говорят, кое-какие КЛФ убереглись, но это исключительно потому, что председателями их были кто угодно, только не Завгородний.
В этом смысле Нижнему Поволжью не повезло (или повезло, не знаю).
Дело показалось настолько серьёзным, что в городе-герое созвали бюро обкома. А Первым секретарём был к нам назначен тогда Владимир Ильич Калашников, грандиозный мужчина, с бровями, как два бурелома, страстно желавший окультурить скудную волгоградскую почву и добиться пристойных урожаев. А тут, нате вам, созывают бюро по поводу хрен знает чего!
Первое лицо области сидело на собрании, недоумённо насупив брови и пытаясь вникнуть в происходящий сюр. А с высокой трибуны взахлёб перечислялись лица, коих следовало бы выдворить из города за преступную связь с фантастической литературой.
— …и прикидывающийся выходцем из рабочего класса Борис Завгородний! — доносилось с высокой трибуны.
Наконец, не выдержав, Владимир Ильич раздражённо осведомился вполголоса:
— А вот Азимов… это кто?
— Диссидент… — услужливо шепнули ему.
Бог его знает, откуда это всё стало известно в городе, да ещё и в таких подробностях. Вообще-то материалы бюро обкома разглашению не подлежат. И вот тем не менее…
На самом деле результаты были печальны: многие милейшие люди из Общества книголюбов, обкома ВЛКСМ и Комитета по печати были вышиблены — кто из партии, кто с работы. И лишь один человек остался невредим посреди могучего урагана — бывший слесарь Центрального рынка, а ныне рабочий алюминиевого завода Борис Завгородний.
Каким образом он успел к тому времени попасть на алюминьку?
Это отдельный апокриф.
Операция по вербовке была запланирована КГБ давно — возможно, сразу же после отправки первого письма Рэю Брэдбери. Кандидат на роль агента, честно говоря, напрашивался сам. Прикиньте: председатель клуба, обширные связи в стране и за рубежом, глубоко пущенные корни в теневой книжной торговле, вдобавок пролетарское происхождение…
Но, если вдуматься, дурь полосатая!
Во-первых, какой смысл вербовать, если оригиналы писем вместе с переводами на английский так и так лягут на стол сотрудника госбезопасности?
Во-вторых, это кем надо быть, чтобы углядеть в Завгороднем Штирлица?
Создаётся впечатление, что таинственному Борису Ивановичу просто захотелось подрасти по службе.
Предложение вербуемый принял с восторгом. Как выяснилось, он с детства мечтал стать секретным агентом. Тем более что его хмурый темнолицый тёзка намекнул на возможность загранкомандировок.
Между прочим, весьма больной вопрос. Зарубежные фэны ежегодно организовывали в каком-либо культурном центре Европы сонмище, именуемое Евроконом, и каждый раз приглашали легендарного Бориса Завгороднего, о котором столько слышали, столько читали — и жаждали узреть воочию.
Приглашение поступало в самые верха, откуда спускалось в Волгоградский обком комсомола, а вот до самогό приглашённого, увы, не доходило. Обком вежливо извещал Европу, что, к сожалению, Борис Завгородний в данный момент занят, и поэтому не могли бы вы принять в качестве замены, скажем, второго секретаря нашей организации?
Словом, на предложение стать осведомителем КГБ вербуемый ответил согласием. Поставил всего одно условие: псевдоним он себе выберет сам.
— И какой же? — полюбопытствовал заинтригованный Борис Иванович.
— Вага.
— Почему Вага?
— А это любимый мой герой Стругацких. Вага Колесо.
В доказательство Борис Завгородний расстегнул джинсу, задрал батник — и, действительно, под левым соском обнаружилась татуировка: «Вага».
Капитану КГБ (а именно такое звание носил Борис Иванович) невольно пришлось принять задумчивый и даже сочувственный вид. Лицо его, кстати, имело несколько полинезийские очертания и, как уже упоминалось, было сильно смуглым. Такое впечатление, что первоначально капитана собирались внедрить куда-нибудь в Гонолулу, да вот как-то не сложилось. Зато он, сами видите, пригодился в качестве куратора по культуре в Нижнем Поволжье.