35 …на гравюрах, которыми дон X. Ривельес проиллюстрировал академическое издание 1819 г…. — См.: El Ingenioso Hidalgo Don Quijote de la Mancha / Compuesto por Miguel de Cervantes Saavedra. Madrid, 1819.
36 …и встретился с крестьянками из Тобосо, и настаивал, что одна из них Дульсинея, он сказал: «Господи помилуй, да я готов себе бороду вырвать, коли это правда» (глава X части второй). — Унамуно не вполне точен: эту реплику Санчо произносит не в связи с тем, что одна из крестьянок, по его убеждению, Дульсинея, а в связи с тем, что, как ему представляется, ослы', на которых крестьянки едут, это иноходцы.
СМЕРТЬ ДОН КИХОТУ!
(С.244)
Впервые: Unamuno М. de. iMuera Don Quijote! // Vida Nueva. 1898. 26 de jun.
Перевод выполнен по изданию: Unamuno М. de. De esto у de aquelo. Buenos Aires, 1951. Т. 1. P. 78—87, где эссе «Смерть Дон Кихоту!» сопровождалось следующим примечанием издателей: «Долгие сомнения предшествовали нашему решению поместить на страницах нашей книги этот достопамятный клич Унамуно, столь враждебный и герою, и книге Сервантеса, но в конце концов мы решили, что будет правильно сделать это выступление, вызвавшее когда‑то бурный всплеск эмоций, доступным вниманию читателя. Эссе «Смерть Дон Кихоту!» нужно рассматривать в тесной связи с главой LXIV части второй «Жития Дон Кихота и Санчо», в которой писатель искренне просит прощения у сервантесовского героя за воинственный клич, прозвучавший в 1898 г.» (Ibid. Р. 78—79).
1 С тем же правом, с каким Карлейль сопоставлял Шекспира и индийские владения Британии… — Английский историк и философ Томас Карлейль (Carlyle, 1795—1881) писал в своей книге «Герои, почитание героев и героическое в истории» («On Heroes, Hero‑Worship, and the Heroic in History», 1841): «Подумайте, если бы нас спросили: англичане, от чего вы согласны скорее отказаться — от своих индийских владений или от своего Шекспира; что предпочтете вы — лишиться навсегда индийских владений или потерять навсегда Шекспира? (…) Мы, со своей стороны, разве не чувствовали бы себя вынужденными ответить так: останутся ли у нас индийские владения или не останутся, но мы без Шекспира жить не можем!» (Карлейль Т. Герои, почитание героев и героическое в истории / Пер. В. Яковенко // Карлейль Т. Теперь и прежде. М., 1994. С. 93). Обращение к Карлейлю не случайно — его «культ героев», вершащих историю, очень близок преклонению Унамуно перед «агоническими» личностями, т. е. реальными или вымышленными героями, творящими свою собственную историю.
2 Он почувствовал себя посланником Господа на земле и десницей, коей вершится на земле правосудие. — Ту же мысль высказывает Унамуно и в «Житии Дон Кихота и Санчо», но в «Житии» писатель убежден, что Дон Кихот — это герой, услышавший и верно понявший голос Бога в своей душе (см. главу V части первой «Жития» — наст. изд. С. 40).
3 …в испанском народе, который живет в глубине истории, в большинстве своем ее не ведая, — на свое счастье. — В 1895 г. в эссе «Об исконности» («En torno al casticismo») Унамуно изложил свою философскую концепцию «истории» и «интраис- тории»: история — государственная летопись, поступки государственных лиц и события государственной важности; интраистория — глубинная жизнь народа, о котором не пишут в газетах, народа, который не заботится о государственных интересах, а живет по своим традициям и понятиям из века в век. В сходном ключе Унамуно трактует в 1890–е гг. и образ Дон Кихота: его рыцарская ипостась относится к истории, а Алонсо Кихано Добрый принадлежит интраистории, т. е. вечности.
4 Жизнь отдельной нации, как и жизнь отдельного человека, должна быть всечасным приготовлением к смерти… — Возможно, именно эти строки молодого Унамуно много лет спустя побудили испанского философа Хосе Ортегу и Гассета (1883—1955) написать в эссе «На смерть Унамуно» (1937): «Вся его жизнь, вся философия была, как и у Спинозы, неким meditatio morti (размышлением о смерти —лат.). Эта идея в наши дни торжествует повсюду, но нельзя не отметить, что предвозвестником ее был Унамуно. Именно в те годы, когда европейцы, совсем позабыв о главном человеческом предназначении — умереть, занимались тем, что составляет жизнь, этот великий кельто- ибер — а он, несомненно, был великим и в добре, и в зле — сделал смерть своей возлюбленной. Отсюда этот жутковатый вкус, или, по крайней мере, привкус, ощущаемый нами при чтении любой его страницы, о чем бы он ни говорил и чем бы ни был занят» (Ортега и Гассет X. На смерть Унамуно / Пер. А. Матвеева // Ортега и Гассет X. Этюды об Испании. Киев, 1994. С. 296).