Тогда сказал старец смирившемуся епископу с кротким упреком: «Вам, премудрым учителям, подобает учить нас – не высокая мудрствовать и не превозноситься над смиренными; а вы пришли искушать неразумие наше… Какую же вы получите пользу от нас, простых невежд? Но праведный Господь зрит сердца человеческие».
И епископ, прежде колебавшийся сомнением, с того времени стал всех открыто уверять, что нашел в Преподобном Сергии истинного человека Божия и что Господь сподобил его видеть земного ангела и небесного человека. С подобающей его сану честию проводил его Сергий из своей обители, и он возвратился в свое место, прославляя Бога и Его угодника.
Так наказано было горделивое самомнение, а вот какое наказание понесла жадность человеческая.
Один скупой человек, живший близ обители, отнял у своего соседа, круглого сироты, откормленную им свинку, не уплатив за нее денег. Обиженный прибегнул к посредничеству святого старца, на которого все смотрели как на миротворца и судию помышлений человеческих. Милостивая душа – угодник Божий сжалился над бедняком и пригласил к себе обидчика.
– Сын мой, – сказал ему кротко старец, – веришь ли ты, что есть Бог? Знай же, что Он – Судия праведным и грешным, Отец сиротам и вдовицам. Он всегда готов на отмщение неправды людской, и страшно впасть в Его руки… Как же мы не страшимся отнимать чужое, обижать ближнего и творить всякое зло? Ужели мы еще недовольны тем, что дает Он нам по благости Своей, когда засматриваемся на чужое добро? Или ни во что ставим Его долготерпение? Разве не видим мы, как у нас на виду творящие неправду становятся нищими, их домы пустеют и память о них исчезает навсегда?.. А в будущей жизни их ждет вечное мучение! Отдай же, сын мой, отдай сироте то, что ему следует, и впредь так не делай!
Долго увещевал Преподобный жестокосердого скупца, и тот как будто устыдился своего поступка и даже обещался уплатить обиженному что стоит свинка, но, возвратясь домой, легкомысленный, пожалел денег и не сдержал своего слова. Дело было зимою. Вот он входит в клеть, где хранилась зарезанная им свинка, и с изумлением видит, что все мясо, несмотря на мороз, уже изъедено червями… На него напал такой страх, что он и после долго боялся показаться на глаза святому игумену. Между тем он тогда же уплатил бедняку цену свинки, а испорченное мясо выбросил собакам, но и те не польстились на его лихоимную добычу.
Так восходил от силы в силу, преуспевая в духовном просветлении и приближаясь к Богу, благодатный старец. Сбылось над ним таинственное слово таинственного инока – Ангела, просветившего в детстве его ум к уразумению слова Божия, он стал воистину обителью Пресвятыя Троицы! Сбылось дивное обетование Господа: «Аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет; и Отец Мой возлюбит его (Ин. 14, 23), и Аз возлюблю его (Ин. 14, 21), и к нему приидема и обитель у него сотворима (Ин. 14, 23)». Справедливо замечает его ученик и списатель жития его, что Сергий был «яко един от древних великих отцев». За свою крепкую веру он удостоился лицезреть камня веры – Петра, за свою девственную чистоту – девственника и друга Христова Иоанна, а за свое величайшее смирение – смиреннейшую из земнородных, Владычицу миpa Пресвятую Богородицу… С раннего детства и до глубокой старости во всех его действиях мы видим прежде всего два прекрасных свойства его святой души – глубокое смирение и детскую простоту. Эти две добродетели составляют основные черты его нравственного облика, они, так сказать, окрашивают в свой цвет все прочие его добродетели: его благостное ко всем отношение, его голубиное незлобие, все его великие подвиги. В соединении с духовным рассуждением они образуют в нем тот цельный нравственный характер, красота которого невольно влечет к себе человеческое сердце. Когда ближе всматриваешься в святолепный образ сего старца Божия, каким изображает его жизнеописатель, то сердце переполняется каким-то неземным чувством красоты и душа рвется упасть к стопам угодника Божия! Это чувствовали добрым сердцем еще его современники. «Еще в жизни сей, – говорит святитель Платон, – за святость жития своего он был почти от всех любим, и почитаем, и уважаем более, чем сколько позволяло это его тогдашнее смиренное состояние. А ведь в этой жизни как часто добродетель бывает закрыта, как часто бросают на нее тень и даже преследуют! Если же его добродетель еще в сей жизни сияла так светло, что ни развращение миpa, ни страсти злых, ни слепота гордых не могли помрачить ее, то какова же ее светлость там, где нет ни страстей, ни мрака, где все праведники сияют яко солнце в царствии небесном? (Мф. 13, 43)»181.