— Но мы же католики, — не сдавался Диего. — Крещеные. Я и конфирмацию прошел. Мы ходим в церковь, исповедуемся. Ведь мы же католики, правда?
— Да, но не по своей воле. Если мне не изменяет память, сам Блаженный Августин говорил, что, если человека силком поволокут к Христу, он подчинится, но не уверует. Путь веры — это путь свободы, а не принуждения. Евреев же старались и до сих пор стараются сломить. И результат весьма печален: мы притворяемся католиками, чтобы нас не истребили физически, но в сердце своем остаемся иудеями, чтобы не истребили наш дух.
— Какой ужас, папа!
— Ужас, да. Это было мукой и для твоего прадеда, и для твоего деда, и для меня. Мы ведь хотим только одного: чтобы нам позволили быть собой.
— А что мне надо сделать, чтобы стать иудеем?
Отец тихонько рассмеялся.
— Ровным счетом ничего. Ты родился евреем и, наверное, слышал, что нас часто называют новыми христианами. Я познакомлю тебя с нашей историей, сынок. Она восхитительна, богата, но полна страданий. Расскажу о Законе Моисея[14], который Творец дал еврейскому народу на горе Синай. И научу многим прекрасным традициям, наполняющим нашу нелегкую жизнь высоким достоинством.
Дон Диего поднялся со стула.
— А теперь отдыхай. И никому ни слова о том, что я тебе рассказал. Слышишь, никому.
Он еще раз осмотрел и ощупал повязку и поправил подушки, подложенные под ногу сына.
А дрожащий Франсиско так и сидел съежившись в углу, пока всех не позвали обедать. Лишь тогда ему удалось незаметно выскользнуть из комнаты.
7
В академии под апельсиновыми деревьями занятия начинались ближе к вечеру, как только спадала дневная жара. Брат Исидро всегда приходил вовремя и усаживался за деревянный стол в саду. Протирал выпученные глаза и убирал со лба редкие сивые пряди. Потом раскладывал книги и письменные принадлежности и терпеливо ждал, когда ученики займут свои места. Наставник изо всех сил старался казаться строгим, грозно таращился, но природного добросердечия скрыть не мог.
Однажды в начале февраля монах вдруг явился утром, после мессы и, что странно, без книг. Он был бледен, вид имел крайне встревоженный и сразу велел позвать отца семейства, даже прикрикнул: «Незамедлительно!» Франсиско воспользовался случаем, чтобы похвастаться переводом очередного стихотворения Горация, и уже собрался открыть тетрадь, но брат Исидро вымученно улыбнулся и мягко отстранил мальчика.
— Сперва мне надо поговорить с твоим отцом.
— Папа уже идет! Я как раз успею прочесть вам, что у меня получилось.
Учитель ответил, что сейчас не до того. Альдонса провела гостя в переднюю и поднесла чашку шоколада. Монах поблагодарил, но не пригубил напитка и даже не присел, а едва врач вышел, метнулся к нему с пугающей поспешностью, схватил за локоть и что-то зашептал на ухо. Мужчины отошли в дальний угол двора. Франсискито вопросительно посмотрел на внезапно побледневшую мать.
С порога они видели, как брат Исидро что-то говорит и судорожно жестикулирует, но не могли разобрать ни слова. Щебетание птиц в благостной тени сада никак не вязалось с тревогой, исказившей лицо брата Исидро. Дон Диего ошарашенно молчал.
Когда странный разговор закончился, Альдонса снова предложила монаху шоколада, но тот лишь мотнул головой, прошелестел что-то в ответ и быстро зашагал прочь, понурившись и судорожно сжимая обеими руками распятие, висевшее на шее.
Тихое утро внезапно взорвалось бешеной суетой. Верная и деятельная Альдонса, подчиняясь отрывистым указаниям супруга, велела готовить сундуки, ящики и баулы: достать, вычистить, а потом упаковать в них всю утварь. «Вы слышали? Всё, абсолютно всё! Мебель надо разобрать и сложить так, чтобы она занимала как можно меньше места». Луис и Каталина слушали хозяйку, не веря своим ушам. И она сама, и все четверо детей тоже принялись за дело.
Дон Диего оделся и, как обычно, пошел навестить пациентов. Вернулся он к обеду. Семья уселась за стол, отец раздал домочадцам по куску хлеба, а когда принесли жаркое, объявил новость, которую семья ждала с нетерпением:
— Мы уезжаем из Ибатина.
Ну разумеется, иначе к чему вся эта суматоха и немыслимый кавардак, воцарившийся в спальнях, в столовой, во дворе, в передней и в кухне? Но зачем вдруг понадобилось сниматься с места, да еще так спешно? Отец, как всегда, ел медленно (или даже нарочито медленно, желая успокоить родных). Макая хлеб в подливу, он пояснил, что перемены пойдут только на пользу, это-де его задумка, и довольно давняя (ой ли?). А тут подвернулась оказия — как раз сегодня ночью на юг отправляется караван, надо же, какая удача.
14
Закон, данным Богом через пророка Моисея и нередко противопоставляемый закону Христа. —