— Это плохо?
— Думаю, да.
— Тогда почему же их выводят? И продают? Зачем вообще держат?
— А затем. Они сильные и выносливые. Перевозят тяжелые грузы, легко взбираются по крутым склонам. Их вывели ради барыша.
— А можно поженить или спарить, как ты говоришь, мула и мулицу?
— Нет, так не делают, потому что мулы неплодны.
— Почему?
— Неплодны, и все тут. У них не может быть жеребят. Говорю же тебе: от осла и кобылы на свет появляется мул, но сами мулы не рожают — ни ослов, ни лошадей, ни других мулов.
Караванщики вдруг всполошились и подняли крик:
— Скорей! Сюда!
Они подбежали к очагу, уже присыпанному землей, а оттуда, продолжая кричать и звать на помощь, к загонам, где окружили перепуганное стадо. Мужчины схватились за аркебузы и направили стволы в сторону зарослей камыша. Там метались три осла, отбившиеся от остальных, а за ними золотистой молнией гнался какой-то зверь. Из высокой травы вынырнула пума и стрелой бросилась на ослов. Перед глазами Франсиско разыгралось невероятное зрелище.
Два осла улепетывали во весь дух, однако третий внезапно остановился. Нет, он не собирался атаковать хищника, просто повернулся к нему задом и, изогнув шею, будто прикидывал, когда же тот нападет. Пума прыгнула, описала в воздухе дугу и ухнула прямо на спину жертвы. Осел принял сокрушительный удар, не двинувшись с места. Дождался, пока грозный наездник уцепится покрепче, и только тогда вдруг повалился вверх ногами и принялся отчаянно брыкаться, давя противника своим весом. Из глотки его рвался рев, полный боли и торжества. Большая кошка пыталась освободиться из смертельной ловушки: выпускала окровавленные когти и отчаянно била хвостом. Но израненный осел все елозил спиной по земле, словно его донимала чесотка, пока не сломал пуме тонкий хребет. Потом он перевалился на бок и с трудом поднялся, гордо вскинув голову.
Дон Диего велел попутчикам опустить аркебузы. Добивать хищника нужды не было, за людей это сделал осел: стоя в луже крови, он закусал врага до смерти, а после, еле держась на ногах, сделал несколько шагов в сторону и рухнул на траву.
Путники, наблюдавшие за происходящим, возбужденно переговаривались, а караванщики времени не теряли. Ножами они освежевали пуму и подняли на палке еще теплую шкуру, точно знамя.
Осел еле дышал. Из шеи его толчками била кровь на морде выступила пена. Бока судорожно вздымались.
— Надо прикончить беднягу.
Франсиско не мог на это смотреть. Он стремглав кинулся к своей повозке, но успел услышать, как кто-то сказал:
— Не тратьте пули, просто отрубите ему голову.
Старший альгвасил инквизиции идет к двери, натыкается на стул, отпихивает его и раздраженно приказывает:
— Хватит, пошли/
Стражники снова хватают Франсиско за плечи и оттаскивают от жены. Она бьется, плачет, кричит, умоляет.
Поднимает на вытянутых руках рыдающую дочь… Все напрасно. Пленника выволакивают за дверь, в темноту.
— Куда меня ведут?
Франсиско молча толкают вперед, и лишь через несколько минут альгвасил Минайя удостаивает его ответом:
— В монастырь Святого Доминика.
9
После четырех караван тронулся в путь. Тряские повозки, стоявшие кругом, снова вытянулись в длинную цепочку. В голове, как всегда, скакали проводники на легконогих конях, то и дело уезжая вперед, чтобы разведать дорогу, и возвращаясь с новостями. Теперь привалов не будет до самого ужина.
Все только и говорили, что о храбром осле. Как он защитил товарищей. Как подставил пуме спину, чтобы сломать ей хребет. Как стойко переносил удары когтистых лап и укусы хищника. И как потом загрыз врага. Как сражался, превозмогая страх.
— А ему взяли и отрубили голову! — сокрушался Франсискито.
Отец взъерошил сыну волосы и сказал, что осел все равно бы умер и было бы жестоко оставлять его на верную погибель. Тут мальчик не выдержал и расплакался. Альдонса взяла кувшин, налила в кружку воды и дрожащей рукой протянула Франсиско. Она тоже считала, что с ослом обошлись несправедливо.
Деревьев кругом становилось все меньше. Чем дальше караван отъезжал от гор с их буйной растительностью, тем более голой становилась местность. Повсюду, насколько хватало глаз, расстилалось море травы — желтоватое, с белесыми проплешинами, — и лишь кое-где зеленели жиденькие рощицы. Однажды прямо под фургоном перебежала дорогу лисица. Иногда у самой обочины проносились страусы нанду, распугивая мелких птиц. Возница, раскачиваясь на своем видавшем виды сундуке, указал на стаю воронов, которая, то сжимаясь, то растягиваясь, исполняла древний ритуал: птицы радовались гибели какого-то животного, готовясь камнем упасть на его тушу и вонзить клювы в мертвую плоть.