— Хватит! Изложите свои сомнения, и довольно! — кричит Гайтан, побелев от гнева.
Однако инквизиторов ждет сюрприз. Франсиско сует руку в складки грязного балахона и извлекает оттуда две книги. Судьи, советники и секретарь смотрят на него, вытаращив глаза. Исхитрился и украл где-то книги?! Нет, не украл, а написал сам — там, в тесной камере. Секретарь протягивает дрожащую руку и опасливо, точно ядовитых гадов, порождение Вельзевула, берет книжицы, листы которых склеены из кусочков грубой бумаги и исписаны мелким аккуратнейшим почерком. Кладет их перед судьями, возвращается на место и хватается за перо: «Осужденный достал из кармана две книги собственного сочинения, написанные чернилами из сажи на листах, склеенных с такой тщательностью, что и не отличишь от покупных». Бедняга отирает пот со лба и продолжает: «В одной было сто три листа, да и в другой больше ста. Обе подписаны именем „Эли Назорей, недостойный раб Бога Израиля, известный людям под фамилией Сильва“».
Опасные сочинения переходят из рук в руки,
— Вот они, мои сомнения, — говорит Франсиско. — И мои скромные суждения. lie только в вас горит искра Божья, но и в том, кто их записал,
— Дьявольский пламень в тебе горит, нечестивец! — дерзость узника окончательно выводит из себя Кастро дель Кастильо.
Инквизиторы передают слово советникам, но те сначала только вздыхают и мнутся. Наконец, собравшись с духом, иезуиты принимаются разглагольствовать и увещевать. Заседание суда, которого еще не видали стены торжественного зала, длится более трех часов. Богословы пытаются опровергнуть измышления узника и, по мнению судей, умело доказывают, что к свету ведет лишь один путь. Только человек зломудрый и пакостливый мог предположить, будто истина, единственно возможная истина, на что-то там дробится.
Маньоска обращается к Франсиско: если он все-таки готов покаяться, пусть сперва поклянется на распятии.
Заключенный поднимается, хрустя одеревеневшими суставами, и говорит такое, что и судьи, и советники со стонами хватаются за голову.
— Поклясться на распятии? А почему не на дыбе, не на ошейнике с шипами, не на жаровне? Сойдет любое орудие пыток… Ведь и крест, достопочтенные судьи, изначально являлся орудием мучительной казни. Или я ошибаюсь? На кресте язычники распяли Иисуса и многих его последователей-евреев. А потом христиане начали охоту на иудеев, потрясая крестом, точно клинком окровавленным. Заметьте, ни один инквизитор не принял крестной муки, ни один архиепископ — только мы, евреи. Понимаю, что это горько слышать, но молчать не могу для нас, гонимых, крест всегда был не столько символом любви и защиты, сколько воплощением ненависти и изуверства. Веками иудеев топтали и убивали именем креста, так что поклониться ему — все равно что поклониться виселице, гарроте или костру. Вы, добрые католики, боготворите крест и имеете на то полное право, но несем-то его мы, ваши жертвы. И для нас крест не источник спасения, а причина неисчислимых бед. унижений и погибели! — Франсиско поднимает правую руку, и тяжелая цепь на секунду вспыхивает звездной филигранью. — Клянусь Богом Всемогущим, Творцом неба и земли, что говорю правду. Свою правду.
В среду, первого декабря, глашатаи объявляют о предстоящем аутодафе, и в Лиме воцаряется праздничная атмосфера. А как же иначе: казни и страданиям грешников положено радоваться. По камерам разносится зловонное дыхание смерти, но вольные горожане предвкушают грандиозное зрелище. В мрачных застенках слышен плач и скрежет зубовный, а на улицах — ликующий гомон. Глухие подземелья затопляет отчаяние, на площадях же бурлит веселье Скоро, скоро настанет день, когда горе и радость обнимутся, сольются в танце. Разум переоденется в шутовской наряд безумия, безумие напялит на себя тогу разума.
Из ворот дворца инквизиции, ощетинившись пиками, выезжают грозной вереницей фамильяры на скакунах в наборных сбруях. Надрываются трубы, рокочут барабаны. Всадники делают круг по площади и торжественным шагом направляются на центральные улицы. За ними в строго установленном порядке следуют важные чины: нунций, прокурор, конфискатор, казначей, главный пристав, похожий на мумию секретарь и старший альгвасил. Лима закипает: сколько звуков, сколько ярких красок! Ремесленники и торговцы бросают свои дела, женщины выглядывают из-за занавесок, идальго, слуги и мальчишки высыпают из дверей. Такое не каждый день увидишь!