Франсиско отодвигает железный засов. Едва дверь приоткрывается, в дом вламываются незваные гости, думая, что хозяин испугается и попробует вновь запереться. Но Франсиско невозмутимо ждет. Солдатам приходится умерить пыл: золотистый свет фонаря выхватывает из темноты высокую фигуру статного мужчины, исчерна-синие тени ложатся на спокойное лицо, на широкие плечи. Стражники в растерянности замирают, кажется, забыв, зачем явились.
— Вы Франсиско Мальдонадо да Сильва?
— Да.
— Я Хуан Минайя, старший альгвасил инквизиции. — Он тычет лампой Франсиско в нос, словно хочет подпалить его. — Назовите свое полное имя!
Ослепленный Франсиско удивленно спрашивает:
— Зачем? Вы же сами только что его назвали.
— Назовите свое полное имя! — рявкает альгвасил, преисполненный служебного рвения.
— Я Франсиско Мальдонадо да Сильва.
Хуан Минайя, удовлетворившись ответом, медленно опускает лампу, по стенам скользят зловещие блики.
— Именем святой инквизиции, вы арестованы! — напыщенно произносит он.
Солдаты хватают Франсиско за руки и крепко держат, ведь обычно их жертвы пытаются сопротивляться.
Но Франсиско и не думает бежать. Странное дело: в этот роковой момент перед мысленным взором почему-то встает Ибатин времен его детства. Он слышит, как звенит река Техар, видит часовню святых покровителей города[11], вспоминает шумную площадь, заснеженные вершины гор и пышную растительность на склонах, каретную мануфактуру и апельсиновые деревья, посаженные отцом. А также полки, уставленные книгами.
4
В обширной провинции Тукуман считалось похвальным копить богатства и приумножать собственность: закабаленных индейцев, чернокожих рабов, мулов, свиней, крупный рогатый скот, пашни и прочие земельные угодья. Не говоря уже о всевозможных предметах роскоши, таких как столовое серебро, мебель, дорогие ткани, золотые украшения и всякие изысканные вещицы, привезенные из Европы. Но собирать книги никому и в голову не приходило. Задешево их не купишь и первому встречному не продашь; к тому же в книгах могли содержаться опасные мысли. Мул или, например, стул никогда не навлекут на человека беды, а вот мысли — запросто.
Однако у дона Диего имелась мечта, которую большинство людей сочли бы сумасбродной, — собрать настоящую библиотеку. Вместо того чтобы приобретать что-нибудь полезное, он тратил сбережения на сомнительные фолианты. Одни он привез из родного Лиссабона, другие же купил в Потоси. Ученые Лимы или Мадрида, городов, которые славились своими университетами, пришли бы от подобной коллекции в восторг, но в заштатном Ибатине ничего, кроме подозрений, вызвать она не могла.
Книги стояли рядами на массивных полках в комнатке, служившей дону Диего кабинетом. Там же хранились укладка с хирургическими инструментами и особо дорогие его сердцу предметы. Никто не смел входить туда без разрешения. Слугам были даны на сей счет особые распоряжения, и чуткая Альдонса следила, чтобы волю супруга не нарушали.
Франсиско обожал пробираться в это святилище, когда отец удалялся туда, чтобы читать или делать записи. Мальчик завороженно наблюдал и повторял за ним все действия: доставал с полки том, прижимал, точно драгоценную ношу, к груди, осторожно клал на стол, раскрывал твердую обложку и переворачивал страницы, покрытые непонятными значками. Впрочем, иногда в этом море букв попадались цветные заставки, а то и картинки.
Особое место в библиотеке занимал трактат францисканца Бальтасара де Витории «Театр языческих богов» — удивительный каталог дохристианских божеств, изобиловавший историями о мифических персонажах и наглядно показывавший, насколько нелепы были верования людей до того, как Господь открыл им истину. Брат Антонио Луке пришел в ужас, узнав, что Франсиско позволяют прикасаться к такому опасному сочинению.
— Оно может сбить юную душу с пути истинного.
Отец же, напротив, полагал, что труд Бальтасара де Витории способен лишь развить разум.
— Вовсе нет, эта книга как раз поможет ему не сбиться с пути.
11
Покровителями Тукумана считались святые Симон и Иуда Фаддей, апостолы-проповедники, обратившие в христианство множество язычников.