В целях создания армянского алфавита и письменности Месроп Маштоц изъездил многие города Малой Азии, советовался со многими отечественными и иноземными деятелями и создал письмена, столь точно воспроизводящие всю фонетику армянского языка, письмена, которые без каких-либо изменений употребляются и по сей день.
Совершенство армянских письмен в отношении полноты и точности воспроизводства всего звукового богатства армянского языка вполне объективно и научно обоснованно отметили и крупнейшие европейские лингвисты-арменисты (И. Маркварт, А. Мейэ и др.).
2
В настоящем предисловии мы не будем рассматривать все этапы создания армянских письмен. Все это довольно последовательно повествуется в письменном памятнике V века, автором которого был Корюн, ученик самого Маштоца. Русский перевод этого памятника впервые мы предлагаем вниманию читателя.
Здесь мы не будем касаться и спорных вопросов в отношении хронологии некоторых дат, которые и по сей день не перестали волновать умы ученых арменистов, изучающих возникновение древнеармян-ской письменности. Да и может ли быть скрупулезная точность относительно хронологии таких исторических событий, какими являются изобретение алфавита и создание письменности такой давности, как полуторатысячелетняя письменность армянского народа?
В первоисточниках имеются в этом аспекте противоречивые свидетельства, часть которых вызвана неточностью или оплошностью писцов, извращавших или неправильно трактовавших те или иные неясности текста. Некоторые хронологические данные, годы, отображающие осуществление того или иного этапа в истории создания письменности трех дружественных закавказских народов возможно передвинуть на несколько лет назад, в сторону IV века или продвинуть вперед, к V веку, однако ясно одно, что эти письмена и письменность созданы на рубеже IV и V столетий, во времена армянского царя Врамшапуха, католикоса Саака, иверских царей - Бакура, а затем воцарившегося Ардзюха и епископа страны Мовсеса, князя Таширского Ашуши, агванского царя Арсваха и епископа страны Еремии и, наконец, императора Феодосия младшего и патриарха Аттика и восточно-римского стрателата Анатолия. Здесь не может быть никакого сомнения. Между тем некоторые "специалисты", исходя из ненаучных позиций, отвергают аутентичные свидетельства армянских первоисточников, единственных по данному вопросу, неточно понимая смысл текста первоисточников. Так, например, в одной публикации говорится: "Наиболее достоверный из древнейших армянских историков, Лазарь Парбский. очень подробно излагая биографию Маштоца-Месропа, ни слова не говорит о какой бы то ни было его деятельности в Грузии и Албании. Таким образом, утверждения об изобретении грузинских и албанских письмен в первоначальной редакции рассказа вовсе не имелось"9.
Автор вышеприведенных строк прав, когда заявляет, что "достоверный историк Лазарь Парбский ни слова не говорит о какой бы то ни было его (т. е. Маштоца. - К. М.-О.) деятельности в Грузии и Албании", но он запамятовал, что наш историк вообще мало что говорит и о Маштоце и о его творческой деятельности по созданию письмен. Л. Парпеци своего читателя отсылает к труду Корюна: "Если кто желает все это достоверно знать, пусть он осведомится из Истории желанного мужа Корюна, ученика блаженного Маштоца, прочитав историю-жизни его... письмен.., что и мы, многократно читая, достоверно познали"10.
Имеются и другие возражения против участия Маштоца в деле создания грузинских и агванских письмен, которые сводятся к следующему: "Месроп естественно должен был бы предложить соседним народам уже готовые армянские письмена". Это никак не вяжется с думами и планами Месропа. Великий народолюбец вел борьбу именно против иноземного, чуждого влияния даже в культурном отношении; как же он мог предложить соседним братским народам, борющимся вместе с армянским народом за обретение свободы и независимости родного народа против иноземных захватчиков армянские письмена, mutatis mutandis, те же чужеземные письмена?!
И в самом деле, не один Лазар Парпеци пользуется творением Корюна как достоверным и авторитетным источником по истории жизни и культурного подвига Маштоца. Из этой маленькой, но драгоценной книжки черпали свои основные свдения о данном вопросе как Мовсес Хоренаци, так и последующие армянские историки и летописцы, лишь местами кое-какими сведениями дополняя повествование Корюна или же интерпретируя вскользь сказанное этим первоисточником. Об этом речь будет ниже.
3
О Корюне, авторе этого превосходного первоисточника по истории создания письмен, у нас нет подробных сведений. Если исключить высказывания самого автора о себе и связях его с великим Вардапетом и однокашниками по учебе и просветительской деятельности, а также кое-какие упоминания его имени вместе с другими учениками Маштоца в греко-латинской письменности11, у нас нет других достоверных сведений о нем. Однако, несмотря на это, все армянские историки V века и другие писатели до конца XVIII века восторженно отзываются о нем, называя его *** - "желанный муж Корюн", *** - "блаженный муж Корюн", *** - "блаженный Корюн", *** - "муж духовный Корюн" и т. д. Впрочем, этим и исчерпываются наши сведения о личности и литературно-общественной деятельности нашего замечательного писателя.
Характерно одно пока что не поддающееся объяснению обстоятельство, почти все видные деятели, соратники, ученики виднейшего народолюбца, просветителя Месропа Маштоца, не исключая и его самого, безусловно упоминаются по имени рода. нахарарства или по месту рождения, или же по характеру своих общественно-политических занятий. Так, например, из соратников и учеников Маштоца, помимо царей, католикоса и главных епископов, упоминаются: хазарапет Араван, хазарапет Ваан Аматуни, Васак Сюни, Амаяк и Вардан Мамиконяны и др.; главные ученики Вардапета: Езник Кохбаци, Иосеп Вайоцдзореци, Иоанн Екехецаци. Иоанн Пахнаци, Тирайр Хордзенаци, Мушэ Таронаци и т. д. Родовые имена или прозвища некоторых из них, если и не упомянуты Корюном, то во всяком случае они тем или иным путем уточнены позднейшими писателями. Лишь один Корюн, кроме вышеприведенных лестных эпитетов, нс удостоился и в дальнейшем уточнения своей родовой принадлежности.
Таким образом, все наши биографические сведения о Корюне мы вынуждены черпать лишь из pro же труда о Маштоце и изобретении письмен.
Что же пишет он о себе?
Корюн неоднократно заявляет, что был учеником великого Вардапета, "находясь в положении особливого ученика его, хотя и был я, - говорит он, среди них по возрасту самым младшим"12, и, как свидетельствует он в другом месте, "мы воочию видели облики (Саака и Маштоца), присутствовали при исполнении духовных деяний, слушали вдохновенное учение их, (сами были) прислужниками их, согласно евангельским повелениям"13. Что он почти постоянно находился при своем Вардапете, это явствует и по описанию последних часов жизни Маштоца: "И когда, отделившись от своих питомцев-учеников... он, облегченный от болей, пришел в чувство, приподнялся (на месте), сел среди собравшихся и, подняв всегда распростертые к небу руки, поручил всех оставшихся (в живых) милости божьей и просил помощи для них... И он (Маштоц), завещав святым любовь и согласие, благословил близких и далеких... скончался"14.
Так мог написать лишь очевидец, человек, постоянно находившийся при Маштоце, и описавший мак участник похоронную процессию от Нор-Кахака (ныне г. Эчмиадзин) до Ошакана, где и поныне находится усыпальница великого просветителя.
Маштоц своего любимого ученика, по всей вероятности, постоянно брал с собой во время "хождния в народ" или, когда он объезжал соседние страны по делам распространения просвещения, давал ему специальные ответственные задания, как например, во время поездки Гевонда и его, Корюна, в Константинополь, где "они встретились с Езником и присоединились к нему, как к самому близкому однокашнику, и там совместно довершили дела духовных нужд" (Там же, стр. 110). Это произошло после Ефесского собора.
Если Корюн был "самым близким однокашником" Езника, это значит, что они вместе прожили свои школьные годы у Маштоца, завершили учение.