#
Еще немного о чучелАх:-)
Студенты дневного отделения проводили время еще плодотворнее. Правда, до чучелОв из мышей они не докатились, но хвосты им мерили. Ессно, в принудительном порядке, по извлечении из мышеловки-давилки. И потом писали по этим хвостам статистические графики, попутно очищая ближайшее поле от вредителей.
Фишка в том, что студент — существо ленивое и коварное, и ему ничего не стоит написать целый диплом по одной-единственной мыши, хвост плюс-минус полсантиметра.
Поэтому преподы требовали… предъявлять на экзамене усекновенных мышей, после чего оных экспроприировали… не знаю, может, и чучелА делали, но по второму кругу мышки на экзамен не ходили.
Так вот! Поскольку практика у «дневников» длилась целый месяц, две недели из которого они ловили мышей, а еще две — мерили, мышей надо было где-то складировать. То есть в морозилке. А моя подруга с дневного жила в одной комнате с девочкой на курс младше, еще не знавшей, что в обучение на биофаке входит курс по живодерству-обмеру мышей. К тому же, она была жутко брезгливая, ужасно боялась мышей и рассчитывала на кафедру ботаники; плюс не шибко с моей подругой ладила.
А посему подруга ничего ей не говорила и «потихэнечку» складировала мышей в полиэтиленовый пакетик, маскируя его мясом и пельменями.
В общем, когда этих тварей накопилось довольно много и близился торжественный миг обмера и сдачи на чучела, соседка затеяла варить суп с бараньими ребрышками. А теперь представьте себе два абсолютно одинаковых пакетика под слоем инея…
Мне дальше рассказывать? Нет?:-))))
Могу только добавить, что, по словам подруги, хуже дохлой мыши пахнет только дохлая вареная мышь…
#
О том, как наша лаборатория думала о смерти и что из этого вышло:-)
Степень раскаяния: Лето!!!
В один прекрасный день, где-то после обеда, когда все захваченные из дому припасы были съедены, а сегодняшняя работа по здравом размышлении перенесена на завтра, наша лаборатория в уцененном, но оттого не менее ядовитом составе предавалась мыслям о вечном. (Свернуть)
О зарплате, которую нам задержали на неделю. Процесс осмысления сего прискорбного факта осуществлялся Олькой, громко хлюпающей чай из блюдца, Катькой, скептически рассматривающий свои ядовито-фиолетовые ногти, больше смахивающие на давно не чищенные когти упыря, Людой, пребывающей в состоянии полной прострации (или медитации; во всяком случае, заметных признаков жизни она не подавала, прислонившись к стене и закатив глаза), Наташей, героически пытающейся осмыслить результаты опыта, Соней, невозмутимо жующей пирожок с повидлом, и, естественно, мною, сидящей за компом и злобно вычитывающей последнюю версию иммунологического словаря. Шестая по счету правка 272-страничного опуса, сплошь исчерканного рецензентом, не добавляла мне веселья. Сей монументальный труд должен был прославить в веках нашего директора и наградить меня геморроем и отслоением сетчатки.
Итак, мы тихо-мирно чахли себе в сгущающихся сумерках, пока вроде бы совсем уснувшая Люда не открыла один глаз и не произнесла с горьким надрывом:
— Как вы думаете, завтра зарплата будет?
Не отрываясь от компа, я мрачно буркнула:
— Нет. И послезавтра — тоже!
— Это еще почему? — Хором возмутились коллеги.
Но я только злобно хихикнула и исправила слово «пропедрил» на «пропердин».
— Молчи, мерзкая баба… — Вяло попыталась возразить Катька. — Зачем тебе зарплата, ты все равно скоро умрешь…
— Да? — Заинтересовалась я. — Неужели этот проклятый комп все-таки взорвется, подавившись словарем?
— Нет, — мрачно ответила Катька, — мы тебя придушим…
Олька подумала и сказала, что веревка от повешенного хорошо помогает от камней в почках. Катька поинтересовалась, обладает ли столь чудодейственным свойством веревка от придушенного, на что Олька не долго думая извлекла из сумки изрядно потрепанную книгу «Народная медицина» и предложила Катьке ознакомиться. Та скептически хмыкнула, но книгу взяла.
— Я хочу умереть… — Неожиданно заявила Соня, глядя в пустоту перед собой. — Мне надоело это никчемное существование на зарплату, которую не платят…
— Умирать нынче дорого… — Отозвалась я, исправляя точку на запятую. С моей точки зрения, словарь от этого краше не стал. — У меня муж доски на днях покупал… семь штук, шлифованные… десять тысяч отдал… и то разве что на крышку хватит…
— Ты хочешь сказать, — неуверенно уточнила Наташа, — что он уже начал мастерить для тебя новый уютный домик?
— А не струганные тебя не устроят? — Поинтересовалась Катька.
— Можно выдолбить гроб из бревна… — Задумчиво протянула Олька.
— Идите вы все! — Обиделась я. — Муж прихожую делает…
— Прихожая с гробами — это оригинально. — Признала Катька.
Я прикинула расстояние до ее стула, но вставать и бить коллегу по голове словарем поленилась, и лишь сообщила ей о своем намерении, на что Катька в очередной раз пригрозила прикопать мои останки под дистиллятором в дальней комнате — в тщетной надежде, что из самого злого лаборанта может выйти добрый дух.
Разговор слегка оживился, пару минут мы добросовестно подсчитывали расход затрат на собственные похороны, включая оркестр, венки, бутылку водки кладбищенским работягам и бутербродик на тарелочке, что торжественно водружается на свежий холмик под венками.
— Слушайте! — Загробным голосом заинтриговала аудиторию Катька, обвела нас окончательно потухшим взглядом и мерно, без выражения зачитала вслух: «…пойти ночью на свежую могилу, взять три щепоти земли, кинуть через левое плечо и сказать: как он лежит хладен и недвижим, так чтобы и у меня не болело, не свербело…»
— Это от заикания? — Поинтересовалась я.
— Нет, от зубной боли… — Катька перелистнула страницу. — О, вот еще: «при бешенстве пить отвар дрока черного по семь стаканов в день, а когда через две недели по всему телу высыплют пузырьки с гнойным содержимым, проколоть их раскаленным шилом, приговаривая:…
Приговорить ей помешали — в комнату вошла начальница. Увидев умирающую лабораторию, она попыталась реанимировать ее строгим взглядом и грозным голосом, но, увы, достать подчиненных с того света оказалось не так-то просто. Мы лишь смотрели на нее гаснущими взорами, исполненными сострадания к самим себе, даже не пытаясь изобразить желание бесплатно трудиться на благо института. Начальница попыталась зайти с другой стороны, и поинтересовалась, что мы будет делать, если она, единственная трудяга в этой отдающей концы дыре, завтра, не дай бог, помрет.
— Похороним… — Равнодушно откликнулась я, тупо глядя в 117-ую страницу и решительно не помня, на чем я остановилась десять секунд назад.
— А потом?
— Отметим… — Печально вздохнула я. Начальница поняла, что труп коллектива давно остыл и уже коченеет, в связи с чем продолжать спасательные работы бесполезно. Отметив время смерти по наручным часам, она покорилась неумолимой судьбе и удалилась нас оплакивать.
— Ненавижу… — Сказала я в безответную пустоту монитора, имея в виду словарь, директора, начальницу, всех коллег и вообще весь этот опостылевший НИИ.
— Если долго сидеть на пороге дома, — утешила меня Катька, — то когда-нибудь мимо тебя пронесут труп твоего врага…
Мы как по команде уставилась в открытый проем. Вскорости в нем показалась уборщица, лениво шуровавшая шваброй. Заглянув в нашу лабораторию и попав под задумчивые, хищно выжидающие взгляды, она заметно смутилась и канула в Лету. Возможно, она канула куда-нибудь поближе, но нам было лень вставить и проверять.
— Ага, — мрачно сказала я, — вот сижу я тут… а мимо бесконечной вереницей плывут гробы… много гробов… перед первым несут портрет директора и недописанный иммунологический словарь тысячной правки, а за последним бежит безутешный Катькин крыс…
— Крыса не трожь, — чуть оживилась Катька, — он мне как сын родной… к этим тварям так привязываешься, никогда бы не подумала…